Пройдя к задней стороне офиса мимо комнаты для фехтования, кладовки и прачечной, вы попадали к двери черного хода. Она была застекленной и выходила прямо на садовую лужайку. Эта дверь была самой уязвимой точкой во всем доме. Киппс заколотил ее несколькими деревянными досками, однако все мы сомневались, что они надолго смогут сдержать натиск атаки. Ближе к вечеру Локвуд и Киппс соорудили здесь что-то еще, долгое время провозившись с половицами сразу возле внутренней стороны двери.
Приближалась ночь. Мы с Холли раскладывали боеприпасы и наблюдали за улицей. Соседи спешили укрыться в своих домах. Закрыл свою лавку Ариф. Портленд-Роу стала тихой и пустынной. Зажглись призрак-лампы. Наши враги не появлялись. Ближе к полуночи наверху проснулся Джордж. Попросил принести ему сэндвичей и зажечь настольную лампу. Сэндвичи он съел, после чего начал читать украденную нами в Обществе Орфея книгу. Мы установили порядок дежурств и, сменяя друг друга через каждые два часа, по одному вставали на вахту, в то время как остальные спали.
Моя вахта подошла в два часа ночи. Я села у окна гостиной и стала наблюдать за улицей. Время тянулось медленно, я чувствовала себя уставшей, хотелось с кем-нибудь поговорить, а на подоконнике как раз стояла банка с черепом. Я подняла рычажок на крышке банки и сказала:
– Вон там, на садовой дорожке у дома напротив, стоит призрак. Я вижу, как сквозь него проходят лучи лунного света. Очень бледный призрак. Тоненький. По-моему, это мужчина в шляпе-котелке. Тихо так стоит, словно думает о чем-то своем.
Появившееся внутри банки лицо было сегодня бледным и серебристым, как стоящая над крышами луна.
– А, этот… – прозвучал у меня в голове голос черепа. – Ну да, он думает кое о чем, все верно. Примерно через двадцать минут он перестанет думать, двинется к дому на той стороне улицы и исчезнет. А около трех часов сорока минут появится вновь, но совсем ненадолго, с большим грязным свертком на плече. По-моему, это его мертвая жена, завернутая в мешковину. Точно сказать не могу, потому что из-под мешковины только мельком показывается пара ног, обутых в домашние тапочки. Это происходит в тот момент, когда призрачный джентльмен начинает поспешно удаляться по улице.
– И это повторяется каждую ночь? – спросила я. – Никогда раньше такого не замечала.
– Ты вообще мало что замечаешь – даже из того, что происходит прямо у тебя под носом, – проворчал череп. – Ну ладно, о чем будем болтать сегодня? Ах, ну конечно… Я знаю. О Локвуде, о ком же еще! Сейчас он в своей стихии, верно? Враги подступают. Конец игры приближается. Восторг! Радость несказанная! Эндшпиль! Финиш! Суши весла! Свистать всех наверх!
– Прекрати! Локвуд очень озабочен, как и все мы.
– Он? Озабочен? Ну, тогда он великий актер. Так ловко скрывать свои чувства, подумать только! Если бы кого-нибудь интересовало, что я об этом думаю, я сказал бы, что Локвуд в своем репертуаре и уверенно стремится к своему концу. Собственно говоря, по другому пути он и не шел никогда с тех самых пор, как его родители коньки отбросили… Да пожалуйста, можешь дуться сколько угодно, но все равно же знаешь, что это правда. И мечтает твой драгоценный Локвуд только об одном – склеить свои ласты в бессмысленном ореоле славы и избавиться наконец от утомительной, сложной и скучной вещи, которая называется жизнью.
Череп понимающе ухмыльнулся, глядя на меня, а я подумала о том, что он удивительно точно – хотя и непростительно грубо, разумеется! – высказывает вслух мои потаенные мысли, и это ужасно разозлило меня.
– Ерунду ты несешь, приятель, – сказала я.
– Нет, не ерунду.
– Ерунду.
– До чего же мне будет не хватать наших содержательных интеллектуальных споров, когда ты умрешь, Люси, – заметил череп. – Хотя… Послушай, ты, случаем, не собираешься написать в своем завещании, чтобы твой череп поместили вместе с моим в специальной двухместной банке? Тогда мы смогли бы препираться с тобой целую вечность. Как тебе такая мысль, а?
Я все еще продолжала сердиться. Весь день Локвуд пытался заразить нас своим оптимизмом, своим радостным возбуждением, а я весь день с тревогой наблюдала за ним, причем именно по тем причинам, которые так безжалостно описал череп.
– Ты мерзавец, – проворчала я.
– Так подай на меня за это в суд. Или просто вышвырни меня из этой банки, и я никогда больше не стану докучать тебе.
– Выпустить тебя из банки? Не надейся.
Призрачное лицо насупилось и скрылось в зеленоватой мути.
– Ну вот, приехали. Нет, ты все-таки такая же эгоистка, как твой Локвуд. Он использует тебя, чтобы добиться своего, а ты используешь меня.
– Это неправда! – огрызнулась я. – Это все неправда.
– Ага, как же, не использует она меня! Да ты себе нос вытереть не можешь без моей помощи. Липнешь, липнешь ко мне. Я понимаю, ты счастлива, что имеешь возможность пользоваться моим могучим интеллектом и проницательностью, наслаждаться моим обаянием – но в то же время я настолько превосхожу тебя, что ты боишься выпустить меня из этой стеклянной тюрьмы на волю. Ну а теперь попробуй отрицать, что я прав. Докажи обратное, если сможешь.
Этого я отрицать не могла и доказывать ничего не стала.
– Если бы ты доверяла мне, – продолжил, не дождавшись моего ответа, череп, – ты бы прямо сейчас разбила мою банку. Между прочим, вон там, на подоконнике, я вижу очень подходящий для этого молоток. – На подоконнике действительно лежали оставленные Киппсом инструменты, и среди них молоток. Здесь, в гостиной, мы тоже строили баррикады, только вчера не успели их закончить, отложили до утра. – Один быстрый взмах рукой, один сильный удар – и я на свободе. Но ты на это не решишься, нет, потому что даже после всего, что я для тебя сделал, ты по-прежнему не доверяешь мне и при этом боишься меня потерять.
– Хорошо, – медленно подбирая слова, ответила я. – Может быть. Но, мне кажется, ты тоже боишься.
– Я?! – призрак скорчил несколько рож, каждая из которых была более возмущенной, чем предыдущая. – Это что еще за бред собачий?! С чего ты так решила?
– Что ты здесь делаешь, череп? – спросила я. – Что заставляет тебя быть привязанным к этой грязной старой костяшке? Я скажу тебе, что я по этому поводу думаю. По-моему, ты очень боишься оказаться на свободе, боишься уйти, боишься сделать то, что ты должен сделать, а именно – оставить уже наконец этот мир и уйти, как говорится, в мир иной. На Другую Сторону. Должен, но вместо этого постоянно долдонишь, что ты не такой, как все остальные призраки, что ты испытываешь осознанную тягу к жизни, и бла-бла-бла, бла-бла-бла. А по-моему, ты просто боишься смерти. Иначе почему ты не хочешь
