– Не нужно тебе руки марать, Леша! Сам гада исполню, как мне уставом и положено.
– А до того я, получается, не марался, Михалыч? Крови у меня на руках поболе твоего! Или я когда фрицев жалел? – насупился, играя желваками, десантник.
– Не понял ты меня, разведка! – отрезал особист. – Ты личное с государственным не путай, пожалуйста. Тогда ты за Родину бился, за землю свою. И врагов бил в честном бою, когда или ты их, или они тебя. А это – не твое. Вам еще с Ириной семью создавать, детишек рожать. Не нужно тебе это. Все, отойди в сторону, сержант, это приказ!
– Ну и хрен с тобой, – буркнул Леха, вздыхая. – Ладно, может, ты и прав.
– Прав, прав, – покладисто согласился Батищев, перекидывая под руку автомат. – А про хрен я, считай, не расслышал. Думай что говоришь, бойцы могут услышать. Все, кругом – шагом арш. Свободен.
И добавил с совершенно искренним сожалением в голосе:
– Эх, повесить бы гада, не заслужил он пулю, слишком почетно. Жаль, времени в обрез, да и веревки нормальной нет. Повезло мрази, легко уйдет.
Когда двое красноармейцев уже поставили Лемана у ствола ближайшего дерева, нервы гауптмана не выдержали окончательно. И он, бухнувшись на колени, заорал, обращаясь одновременно и к контрразведчику, и к Ланге:
– Нет, не убивайте! Господин майор, вы ведь обещали! Я был полезен абверу! Я получил боевое ранение! Помогите мне! Почему вы молчите? Или вы предали фюрера, как предаете меня?! Нет, нет, постойте, не стреляйте, господин офицер! Я хочу жить! Я ни в чем не виноват! Нет, пожалуйста, не нужно!
Видя, что никто не обращает внимания на его крики (абверовец, дернув щекой, так и вовсе отвернулся), Леман внезапно разрыдался. И, размазывая по грязному лицу сопли и слезы и громко всхлипывая, пополз к Батищеву:
– Прошу вас, не убивайте меня! Вы ведь понимаете по-немецки, я слышал! Я могу быть полезен! Я готов сотрудничать! Не верьте господину майору, он предаст вас, как предал меня! Пожалуйста, я буду…
– Заткнись, падаль!
Автомат контрразведчика коротко простучал, обрывая гауптмана на полуслове.
Поморщившись, Иван Михайлович подошел вплотную и выстрелил еще раз, совместив срез ствола с бритым затылком казненного. Буркнул:
– Слышал раньше, что женщину истязать только полный трус да ничтожество может, но впервые лично такое увидел. Даже помереть, как мужик, не сумел, урод! Бойцы, уберите гниду. Не испачкайтесь только, он, похоже, снова обделался…
* * *«Юнкерсы» появились примерно через полчаса. На сей раз – видимо, для разнообразия – это оказались не до боли знакомые «лаптежники», а двухмоторные «Ю-88». Три девятки бомбардировщиков зашли на цель откуда-то со стороны Борисова. Получив, как и было оговорено по радио, целеуказание сигнальными ракетами, отработали с пологого пикирования, перемолов фугасными бомбами почти три километра ведущей к поселку лесной дороги, забитой техникой, артиллерией и тыловыми службами. Не потеряв ни одной машины, спокойно развернулись на обратный курс. Гордые собой пилоты мысленно уже предвкушали грядущую благодарность командования, поскольку вылет оказался практически идеальным, как бывало в Польше и Франции. Ну, или уже здесь, в большевистской России, в первые дни войны. Ни вражеских истребителей, ни огня наземной ПВО. Прилетели, прицельно отбомбились и вернулись на родной аэродром для дозаправки и пополнения боекомплекта.
Правда, со связью были какие-то сложности, не позволявшие связаться ни со штабом 17-й танковой дивизии, наступавшей на этом плацдарме, ни с собственным командованием, но это мелочи, вероятно, связанные с атмосферными помехами, к примеру, приближающимся грозовым фронтом. Главное – боевое задание успешно выполнено, внезапный контрудар противника купирован в зародыше: не успели русские переправиться через Березину, как получили в подарок почти тридцать тонн стали и тротила! Gut gemacht! [33]
О том, что бомбили они своих, «птенцы Геринга» узнали только в расположении части, да и то лишь к вечеру следующего дня. До сего же момента ни у кого не возникло ни малейших сомнений: открывшаяся пилотам «восемьдесят восьмых» картина в точности соответствовала переданной по радио. Противник навел понтонную переправу и успел переправиться силами как минимум танкового батальона, после чего укрылся в лесу. Мост был уничтожен героическими солдатами вермахта вместе с частью вражеских панцеров, что позволило отсечь большевиков от тылов (медленно растягиваемые течением понтоны и на самом деле имели место быть, как и многочисленные горящие на берегу бронемашины). И теперь оставалось только накрыть не ожидавших ничего подобного русских на марше. Контрразведка, разумеется, рыла носом землю, но понять, как подобное могло произойти, так и не смогла: радиосообщение с требованием немедленной авиаподдержки оказалось подтверждено всеми необходимыми кодами и шифрами. Более того, в эфире прозвучал и личный ключ майора абвера Рудольфа Ланге. Правда, вскоре выяснилось, что оный майор пропал без вести где-то на переднем крае как раз между Борисовом и Гливином, о чем доложил его заместитель, лейтенант Хайке, но никакой ясности это не добавило, поскольку тело абверовца обнаружено не было. Funkspähwagen осмотреть тоже не удалось: несмотря на то, что стояла она достаточно далеко, в нее, судя по всему, тоже угодила одна из фугасных бомб.
Пока люфтваффе прицельно утюжило камрадов, старательно удобряя клочьями их тел белорусскую землю, красноармейцам удалось переправиться на восточный берег. Когда на немецкие колонны полетели первые фугаски, нагруженные трофеями бойцы Макарова спокойно миновали переправу. Последними, следом за Лехой со товарищи (и пленным, понятное дело), уходили спецназовцы, до последнего прикрывавшие мост. А еще парой минут спустя потемневшая от времени деревянная конструкция, помнящая, скорее всего, еще бои времен Первой мировой, скрылась в сдвоенной огненной вспышке, начисто уничтожившей пролетные строения до самой воды. Никаких накладок не произошло: перед началом авианалета Берг надежно забил помехами радиосвязь, а машину связи взорвали штурмовой гранатой.
Оглянувшийся назад Батищев несколько секунд наблюдал за затянутым густым дымом от десятков разбомбленных автомашин и танков лесом – охваченные пламенем боеприпасы продолжали рваться, поднимая над посеченными осколками верхушками деревьев все новые и новые облака взрывов, – и удовлетворенно усмехнулся:
– Ну, получите и распишитесь, как говорится… эх, смотрел бы и смотрел!
Легонько хлопнув десантника по плечу, подмигнул:
– Так чего, разведка? Почти добрались, еще чуть-чуть – и будем у наших. Долгонько шли, а?
– Да не особо, – буркнул Степанов, отчего-то не разделявший оптимизма боевого товарища. – Ты это, Михалыч, думай лучше, как нам дальше себя вести. А то, как товарищ Сталин говорил, головокружение от успехов до добра не доводит…
– Болтун ты все-таки, – поморщился особист, убирая с лица улыбку. – Да думаю я, думаю! Всю голову уже поломал. Ничего, разберемся, разведка. Главное, что сейчас у нас фрицы на хвосте не висят, вот что я скажу! По крайней
