Для армии мертвецов.
* * *Наконец вышла и Минья, медленно пролезая через проем, чтобы дерзко предстать перед Сарай, Фералом, Спэрроу и Руби, которые дружно утратили дар речи. Процессия призраков исчезла за поворотом.
– Ох, Минья, – простонала Сарай. – Что ты наделала?!
– В смысле что я наделала? Разве ты не видишь? Мы в безопасности! Пусть к нам только явится Богоубийца со своими новыми друзьями. Я объясню им значение «резни».
Сарай почувствовала, как кровь сходит с лица. Неужели Минья думала, что они сами не знают?
– Тебе как никому другому должно было хватить резни в жизни.
Минья вечная, Минья неизменная. Она спокойно встретила взгляд Сарай:
– Ты ошибаешься. С меня хватит, когда я отплачу им сполна.
По телу Сарай прошла дрожь. Что же это за кошмар наяву?! Ее разум наконец-то раскололся, и все ужасы полились наружу.
Но нет. Это реальность. Минья заставит собранные за десять лет трупы жителей города бороться и убивать своих родных и близких. На Сарай накатила тошнота, и она поняла, что все эти годы ошибалась, скрывая свое сочувствие к людям и всему, что они пережили. Поначалу она стыдилась и боялась, что отсутствие ненависти к ним – это проявление слабости. Она представляла, как произносит эти слова: «Знаете, они ведь не чудовища», а потом ответ Миньи: «Скажи это другим детям».
Другим детям.
Больше говорить и не требовалось. Ничто не могло превзойти Резню. Рассуждение об искуплении грехов людей, совершивших ее, было равносильно худшему из предательств. Но теперь Сарай жалела, что хотя бы не попыталась. Из-за своей трусости она позволила другим жить с этим простым убеждением: что у них есть враг. Что они – враги. Что миром правит Резня. Либо страдай – либо навлекай страдания. Если бы она рассказала им, что увидела в извращенных воспоминаниях Плача, что чувствовала и слышала – душераздирающие всхлипы отцов, которые не смогли защитить дочерей, страх девушек, вернувшихся с пустой памятью и изнасилованными телами, – быть может, они бы поняли, что люди тоже жертвы.
– Должен быть другой способ, – сказала она.
– И что, если так? – сухо поинтересовалась Минья. – Что, если есть другой способ, но ты слишком слаба, чтобы пойти на это?
Сарай ощетинилась от оскорбления и съежилась. Слишком жалкая для чего? Знать не хотелось, но спросить пришлось:
– О чем ты говоришь?
Минья окинула ее задумчивым взглядом и покачала головой.
– Нет, я уверена. Ты слишком слабая. Ты скорее позволишь нам умереть.
– О чем ты, Минья? – настаивала Сарай.
– Ну, ты единственная из нас, кто может попасть в город, – начала девочка. Она была симпатичным ребенком, но это отступало на второй план – не из-за ее неопрятности, а из-за странного, ледяного отсутствия в ее глазах. Неужели она всегда была такой? Сарай вспомнила, как когда-то давно смеялась с ней, когда они все еще были детьми, и начала сомневаться. Что изменило ее и сделало… такой? – Но ты не смогла свести Богоубийцу с ума, – завершила Минья.
– Он слишком сильный, – возразила девушка. Даже теперь она не могла заставить себя предположить – даже в своей голове, – что, возможно, он не заслуживал безумия.
– Да, он сильный, – не спорила Минья, – но, осмелюсь сказать, что даже великий Богоубийца не сможет дышать, если ему в рот залетит сотня мотыльков.
Если ему в рот залетит сотня…
Сарай просто уставилась на нее. Минья рассмеялась от ее очевидного потрясения. Понимала ли она, о чем говорит? Ну разумеется. Просто ей было плевать. Мотыльки… они не какие-то там куски тряпки. Они даже не натренированные насекомые. Они – Сарай. Они – ее сознание, привязанное к ней длинными невидимыми нитями. Что испытывали они, испытывала и она – как жар от лба спящего, так и красную, влажную глотку задыхающегося мужчины.
– А утром, – продолжила Минья, – когда его обнаружат мертвым в постели, мотыльки обратятся дымом, и никто не узнает, что его убило. – Девочка ликовала – ребенок, довольный своим хитроумным планом. – Полагаю, ты могла бы убивать только по одному человеку за ночь. Ну, может, по два. Интересно, сколько потребуется мотыльков, чтобы задушить кого-нибудь… – Она пожала плечами. – Как бы там ни было, когда несколько фаранджи умрут без всякого объяснения, думаю, остальные струсят. – Минья улыбнулась и склонила голову набок. – Ну что, я права? Ты слишком жалкая? Или вытерпишь несколько минут отвращения, чтобы спасти всех нас?
Сарай открыла и закрыла рот. Несколько минут отвращения? Как тривиально это звучало из ее уст.
– Дело не в отвращении. Боже упаси, если бы от убийства всех останавливал только слабый желудок. Но есть еще порядочность, Минья. Милосердие.
– Порядочность! – сплюнула та. – Милосердие!
Как она произнесла это слово… Ему не было места в цитадели Мезартима. Глаза девочки потемнели, словно ее зрачки поглотили радужки, и Сарай почувствовала его приближение – ответа, не терпящего возражений: «Скажи это другим детям».
Но Минья сказала не это:
– Меня тошнит от тебя, Сарай. Ты такая слабая! – А затем она произнесла то, чего еще никогда себе не позволяла, ни разу за пятнадцать лет. Низким и опасным шепотом она сказала: – Нужно было спасти другого ребенка.
После чего развернулась на пятках и пошла за своей жуткой, разбивающей сердце армией.
Сарай казалось, будто ее ударили. Ее тут же окружили ребята.
– Я рада, что она спасла тебя, – сказала Спэрроу, взяв девушку за руку и гладя волосам.
– И я, – вторила ей Руби.
Но Сарай представляла ясли, полные божьих отпрысков – маленьких мальчиков и девочек с голубой кожей и пока неопределенной магией, – и людей среди них с кухонными ножами. Каким-то образом Минья смогла спрятать четверых из них. Сарай всегда ощущала свое истинное везение – как удар топора, прошедший достаточно близко, чтобы срезать крошечный кусочек щеки, – что Минья спасла ее. Что выжила она, вместо одного из других детей.
Когда-то выживание казалось ей самоцелью. Но теперь… оно стало средством без какой-либо цели.
Выжить ради чего?
30. Украденное имя, украденное небо
Лазло не остался на завтрак у Сухейлы. Подумал, что после двухгодичной разлуки мать с сыном захотят побыть вдвоем. Он задержался, чтобы поздороваться с Эрил-Фейном, и изо всех сил пытался не подать виду, что узнал много нового о герое. Это было трудно; его ужас будто кричал изнутри. Теперь, когда он узнал малую долю того, что пережил этот человек, все в нем смотрелось иначе.
Лазло оседлал Ликсу, чтобы отправиться в Плач и раствориться в нем.
– Выглядишь отдохнувшей, – сказал он Каликсте, обедающей в зале ратуши, когда наконец нашел ее.
– А ты нет, – заметила она. – Забыл, что надо иногда спать?
– Как тебе не стыдно! – шутливо возмутился он, садясь с ней за один стол. – Хочешь
