Ежов сел на маленькую, прикрученную к полу табуретку у железного стола. Уставился на полоску света на нем, пробивавшуюся из узенького окошка.
Вспомнилось, как, работая портным, сидел в мастерской у окна и, когда хозяина мастерской не было, ловил иголкой солнечные лучи. Тогда тоже за окном стояла зима. Правда, кормят тут лучше, и работать не надо.
И все же, все же…
…Пенсне изъяли еще при аресте и выдавали теперь лишь у следователя, когда нужно было писать признательные показания или подписывать протоколы. Тем не менее он ошеломленно смотрел подслеповатыми глазами на своего посетителя.
Рот то открывался, то закрывался, не в силах вымолвить ни звука.
Перед ним стоял он сам.
Вслед за этим в камеру вошел человек, которого он мельком видел несколько раз на приемах в доме Ежова. Имени его не знал, но помнил эти блеклые глаза, восточный тип лица, тонкие губы, бледную кожу.
– Исаак Эммануилович, собирайтесь.
Тот – в шоке от происходящего, но по старой одесской привычке не удержался:
– Что же мне тут собирать? Остатки с параши?
– Ну раз находите силы для шуток, то все будет замечательно. Не надо так таращиться: да, это – ваш двойник. Вы приговорены к расстрелу, и эта копия взойдет на эшафот.
Бабель судорожно схватился рукой за шею и зарычал, брызгая слюной из разбитых на допросах губ:
– Хотите последнее отнять? Сделать меня таким же животным, как вы сами? Накось, выкуси! Лучше сам сдохну.
– Да успокойтесь, это не человек. Ну, не совсем, конечно, не человек, но не в том понимании, к которому вы привыкли. Как бы объяснить, чтобы понятней было? Это искусственная модель, идентичная вам внешне. Сталин, да и Ежов, жаждут отомстить за Суламифь, а мы жаждем спасти великого писателя.
Словно в момент иссякнув, Бабель рухнул на шконку. Днем сидеть запрещалось, но сейчас, он чувствовал, это уже не играло никакой роли.
– Да кто вы такой? Помню, виделись уже, но имени не знаю, простите…
– Зовите меня Зафаэль.
Громыхнула железная дверь, в камеру вошел посетитель.
– Деканози? Какого лешего ты тут делаешь?
Ближайший соратник Берии, поскрипывая лакированными сапогами, подошел к Ежову и, глядя сверху вниз, спросил тихо, но грозно:
– Еще не пришел в чувство, алкаш?
С размаху отвесил оплеуху бывшему наркому.
– Эй, чего, чего? – сжался в комок Ежов, прикрывая руками лицо. – Я просто не ожидал увидеть, не твоя ведь вотчина.
Владимир Георгиевич удивленно дернул щекой:
– Нет, ты точно все мозги пропил. Ну, давай, соображай.
– Лаврентий прислал? Не Хозяин же.
– Хозяин забыл фамилию Ежов, как и вся страна. Не было такого на свете. А вот у Лаврентия Павловича имеется предложение. Оно тебе очень понравится.
– Ну, излагай. Мне многое предлагали за последнее время. Может, ты что новое скажешь.
Деканозов пригладил короткий ежик волос на голове и посмотрел в окошко. Обзор был невелик, виднелся лишь кусочек неба. Тогда подошел к стене, постучал. Стены старые, крепкие, промерзшие.
– Тут рядом «крестничек» сидит твой. Буквально в паре шагов.
– Ты о ком?
– Да о том, кто жену твою трахал последние годы.
Ежов взъярился:
– Ты мне не того, этого, не надо! Я, понял, я ее только трахал. Я! – заорал он.
– Вот как дураком был, так дураком и помрешь. Не понял еще, о ком речь веду?
Ежов опустился на стул:
– Жидок этот поганый? Писака всратый?
– Он, милый, он. Так вот что Лаврентий Павлович предлагает. Скажи, где спецархив агентуры, а мы тебе маленькую житейскую радость доставим. На Бабеля уже расстрельный приказ имеется. Ну вот и дадим «наган» с полной обоймой. Отведи душу. Вспомни старое. Только карту нарисуй, где искать и как, мальчики умаялись за эти месяцы, все твои квартиры с дачами уже по винтикам разобрали.
Николай Иванович хмуро взглянул на Деканозова:
– Ну и на кой хрен это Лаврентию надо?
– А вот это уже не твоего ума дело, Коля. Хочешь напоследок повеселиться – план начеркай, и вперед, Бабель весь твой.
– Что значит напоследок? – вскинулся Ежов.
– Да то и значит, Коля, то и значит. Решай сам. Вот тебе перо, вот бумаги.
Он аккуратно выложил все на стол и, ухмыляясь, посмотрел Ежову в глаза:
– Подумай, может, это будет последняя радость в печальном финале жизни. Кстати, товарищ Берия тебе открыточку прощальную от вождя народов просил передать, прости, совсем забыл.
Из кармана кителя он вытащил снимок и бросил на столик перед бывшим наркомом.
Это была фотография Суламифь из их семейного альбома, снятая в тот день, когда они познакомились в Сочи. Лицо жены пересекала выведенная рукой Хозяина красным грифелем буква «С».
«Значит – Сталин, не Система», – понял он и принялся чертить план, сухо объясняя Деканозову, что и как.
«Система знает, где настоящий, бесценный архив. Забирайте гнилые кости, шакалы, здесь только расходный материал. Забирайте и радуйтесь. Теперь я абсолютно уверен, за меня отомстят».
А еще он вспомнил встречу с Хозяином, решившую его судьбу.
И вспомнил дело Николаева.
Москва, 1934 год
На своей новой даче в Кунцеве Сталин ужинал в узком кругу.
Стоял теплый летний вечер, солнце клонилось к закату. От шашлыка, приготовленного поварами Берии, мегрелами, специально к встрече доставленными сюда на самолете, остался лишь манящий запах сочного мяса.
Иосиф Виссарионович с Лаврентием Павловичем смаковали бархатное «Киндзмараули», и только Ежов подливал себе водки, когда Хозяин отворачивался.
– Николай Иванович, – задумчиво сказал вождь, раскуривая трубку, – я думаю, вы не в обиде на меня. На последнем Съезде, как и обещал, ввел в состав ЦК, не так ли? Знаю, знаю, – махнул он рукой на подобострастно вскинувшегося Ежова, – давайте все эти славословия оставим для высоких трибун. Мы уже почти четыре года дружим, и вот сейчас появилась возможность на деле доказать эту самую дружбу товарищу Сталину.
Ежов вытер салфеткой жирный рот, перевел дыхание и спросил:
– Чем кроме благодарности за все я могу ответить своему любимому учителю, Иосиф Виссарионович? Каждое ваше слово – закон для меня.
Берия с другой стороны стола чуть наклонился к Ежову:
– Видите ли, в чем дело. Товарища Сталина заботит вопрос безопасности его лучшего друга, Сергея Мироновича Кирова. Тут вот какая штука. – Лаврентий Павлович откинулся, глотнул вина из хрустального бокала. Поставив его обратно на стол, достал из кармана платок. Сняв с носа пенсне, начал протирать его и повторил: – Вот какая штука, Николай Иванович. Судя по всему, Ягода не вполне справляется со своими обязанностями. И есть мнение – выдвинуть вас в ближайшее время на руководство наркомвнудел. Но мы хотели бы убедиться, насколько компетентны будете, насколько точно сможете понимать те задачи, которые ставит партия. Подозреваем, что Генрих их понимать перестал.
Ежов знал: Берия сам только на последнем Съезде был введен в состав ЦК, и удивился, что тот вдруг стал говорить
