Тот вздрогнул и поправил драное краповое пальтишко:
– Если бы ваши люди принесли с собой эту фотографию, не пришлось бы никого убивать.
– На задании были те, кого и так хотели пустить в расход. Чего я зря руки-то марать стану? К тому же стоило проверить, в какой вы форме. Из десятерых двое все же уцелели. Подзабылись, видать, навыки-то, а?
– Я был безоружен, – шмыгнул разбитым носом Еремеев.
– Разведчик, – наставительно заметил Абакумов, поднимаясь, – или побеждает, или погибает.
– Погибают дураки. Умные идут на любые сделки. Собственные похороны в мои планы не входят.
– Именно поэтому вас позвали. Да и не только вас, вся старая ежовская команда «Первомай» сидит в этом здании. В принципе, думали еще в Отечественную выдернуть, но потом решили приберечь для более серьезных дел. Вот, читайте.
Министр госбезопасности кинул на стол папку с делом.
Еще даже не прикоснувшись к бумагам, Еремеев ощутил знакомую дрожь в пальцах. Работа с секретной документацией была его второй страстью после оружия.
Он вытер о пальто окровавленные руки и раскрыл ее. Привычно, хоть и обладал фотографической памятью и текст впитывал в себя страницами, педантично прошелся по каждой запятой.
Сейчас он с удивлением читал о старом чекисте, который уже не первый год пребывал во внутренней тюрьме Лубянки.
– Не понимаю. Это же крестничек Берии. Простите, министр, возможно, я не в курсе всех нынешних закулисных перипетий, но какой интерес этот Ильин представляет для вас?
Абакумов вздохнул.
– Министры приходят и уходят, Система остается. Внимательно изучили материалы?
– Могу дословно повторить каждую фразу.
– Прекрасно. Значит, обсудим суть дела. Если быть кратким – вам предстоит стать этим человеком.
По паркету скрипели лакированные сапоги. Совершенно обезображенного мужчину волокли по тюремному коридору, и с его свисающего к полу лица постоянно капала кровь. Двое чекистов под руки доставляли груз к месту хранения.
Дверь камеры распахнулась, тело буквально закинули внутрь.
Когда загремел замок, узник приподнялся, улыбнувшись. Стер бутафорскую кровь, ощупал на лице почти сошедшие после пластической операции шрамы, после чего стал устраиваться на кровати.
Уже засыпая, Еремеев продолжал прокручивать в голове жизнь этого Ильина, лицо которого он получил от высококлассных немецких хирургов, учеников доктора Менгеле.
Сидя в специально оборудованной комнате, он неделю наблюдал за настоящим Виктором Николаевичем через стену-зеркало, изучая каждую деталь поведения. Стойкий мужчина, даже по-своему жалко было его убивать, хороший биологический материал.
Еремеев не понимал всего замысла Абакумова и Системы, но никто никогда и не требовал от него этого. Главное, команда снова в сборе, предстоят новые дела, а уж о большой политике пусть голова болит у начальства.
Наше дело – нажимать на курок и верно служить.
Новосибирск, 1973 год
Четыре лестницы. Четыре лестницы с блестящими дырчатыми ступенями, сходящиеся в одной точке.
Время на них кажется бесконечным. Спускаешься час за часом, год за годом, век за веком. А через мгновение ты уже на месте.
В нигде.
Вокруг дьюаров клубится легкий туман. Будто высеченные из серебра статуи поблескивают тысячами лиц.
Здесь – знаменитый поэт. Там – великий полководец. А вот ученый, придумавший лекарство, которое спасло человечество от гибели.
Они живые и неживые. Спят до времени в своих саркофагах. И лишь единицам среди смертных дозволено появляться среди молчаливых холодных памятников прошлого.
Памятников прошлого. И – надежды на будущее.
Пес кивнул головой, и Жанна безропотно стала спускаться за ним. С тех пор как она увидела его впервые в Кенгире, в те страшные дни кровавого восстания, прошли годы. Сейчас ее уважение к этому существу было огромным.
– Коллега, – поинтересовался киноид по-русски, – как успехи в ваших экспериментах? Столько дел, признаться, не успеваю читать все отчеты.
– Половинчато, экселенц. Полевые опыты дают интересные результаты, а вот контакты с homo пока весьма неудачны, скорее даже забавны, но не продуктивны, к моему сожалению.
Собака остановилась и, оглянувшись, почесала лапой ухо.
– Не сочтите за труд, составьте краткую справку по вашему «снежному человеку». Я, знаете ли, хотел поделиться этим знанием со своим народом.
– Конечно, экселенц, сделаю в ближайшие дни.
Двинувшись дальше, пес заворчал:
– Герион последнее время перестал хвалить вас. И это любимую-то ученицу! Да и я чувствую странные запахи. Безразличие, апатия, как здесь говорят, «самоедство», в нашем языке аналогов такому слову нет. Что случилось?
Жанна опустила голову:
– Ничего, экселенц.
Словно настоящая собака, тот развернулся в прыжке и пролаял:
– Не ври мне, женщина!
И, будто бы застеснявшись своей вспышки, чуть опустив свою лобастую голову, уже спокойней добавил:
– Запомни, твои проблемы – это наши проблемы.
Он сердито дернул спиной и, спрыгнув с последней ступеньки, потрусил прочь в туман между дьюарами. Жанна пошла за ним.
Сейчас Абрасакс напоминал древнего ваятеля. По правую руку от него был «верстак» с инструментами, сам же он трудился над очередной высокотехнологичной капсулой.
В запорошенном серебряной пылью фартуке и защитных очках, вершитель судеб тихонько постукивал молоточком по долоту.
– А, доченька, – заметил тот Жанну, – погоди, остались буквально последние штрихи.
Пес улегся у ног Абрасакса, а женщина деликатно осталась стоять чуть в стороне.
– Знаешь, эффективность деятельности экспедиции за последний месяц снизилась аж на десять процентов. Именно поэтому пришлось притащить тебя из Кабарды в Новосибирск. Но надеюсь, что смогу исправить ситуацию.
– Она думает, что мы не в курсе, – зевнул киноид.
Протерев тряпкой свой очередной шедевр, Абрасакс поманил Жанну пальцем.
Та подошла ближе и обомлела. Перед ней был дьюар с телом ее коллеги и во многом наставника – Бориса Поршнева, который скончался совсем недавно.
– А я корила себя, что, заработавшись, упустила болезнь и не успела спасти жизнь БорФеду, – прошептала она.
– Как видишь, мы обо всем позаботились сами. И впредь не забивай себе голову такими вещами. Уж за кем-за кем, а за своими Хранилище всегда приглядывает. К тому же его и так планировали отправить сюда. Ладно, – хлопнул Абрасакс в ладоши, – к делу. Как часто ты в горах встречаешь Стража?
– Последнее время очень редко. Он приходил месяца три назад за продуктами, выглядел очень больным, вялым, каким-то тусклым, я бы сказала.
Собака что-то защелкала.
– Повтори по-русски, от Жанны у нас нет секретов, – сказал Абрасакс, – тем более все равно она скоро узнает.
– К тому же, экселенц, я немного разобралась в вашем языке, – вставила Жанна, – вы сказали что-то вроде «сгораю сам, но растворяюсь вокруг».
– Это древняя пословица голованов. Если перевести, то звучит как «у каждого пса свое пламя в душе, но в чужих глазах одно на всех». Он имел в виду, что время старого Стража заканчивается, и у всех нас опять начинаются огромные неприятности. Сейчас пусть ребята из экспедиции возьмут опеку над «снежным человеком», а ты сосредоточь внимание на Страже. Опекай, не докучая. У него должны быть всегда и еда, и лекарства. С нами он общаться не станет, а люди, так
