По сути, это было вообще не лицо. Более всего ЭТО напоминало проржавевшую сталь. Знаете, когда ее проедает время, просверливая тысячи желтых и коричневых дырочек в когда-то надежном клинке. Вот и здесь имело место нечто подобное.
Возникало ощущение, что множество муравьев поработало над лицом этого существа, или кто-то многозубый его пожевал и выплюнул. Единственное, что роднило его с человеком, были глаза, все остальное выглядело омерзительно и пугающе.
– Нравится? – безгубый рот визитера растянулся в улыбке, его щеки при этом существовали как будто отдельно от лица. – Красив?
Я понял, что знаю если не этот голос, то интонации точно.
Но этого не может быть!
– Да ладно, – даже отмахнулся от страшного гостя я. – Ерунда какая.
Ерунда, не ерунда, но это он. Тот, о ком я подумал.
– Форсез, – Монброн смог сказать то, что не отважился произнести я. – Виктор Форсез, верно?
– Верно, – клерик встал с кресла и подошел ко мне. – А если точнее – тот, кто когда-то им был.
Он нагнулся, положил свои холодные, почти ледяные ладони мне на щеки и приблизил свое лицо к моему.
– Смотри, фон Рут, – требовательно прошипел безгубый рот. – Смотри на меня. И представь, каково жить таким, какой я теперь есть.
Мне очень хотелось зажмуриться, а еще лучше – проснуться и поверить в то, что это все просто ночной кошмар.
Но, увы – это был не сон.
– Да отпусти уже, – оттолкнул я его от себя. – Вцепился как клещ.
– А вот тут ты угадал, – почти дружески сказал мне Форсез. – Вцепился. И уже не выпущу, пока не увижу, как вы все корчитесь в огне. Все! И ты, и ты, и Фальк, и де Лакруа. И, конечно же, все ваши шлюшки-подружки.
Бум! Монброн успел раньше меня, и удар в челюсть, ну или то, что было у Форсеза вместо нее, отбросил того в угол комнаты.
– Выражения выбирай, – посоветовал ему мой друг. – В следующий раз я тебе что-нибудь сломаю за такие слова.
– Ах, извините. – Виктор встал с пола и сплюнул. – Я лично предам костру всех ваших соучениц. А накануне аутодафе я каждой из них еще прощальный вечер устрою, с участием десятка-другого городских стражников. Они очень любят побаловаться с магичками, это тешит их самолюбие.
На этот раз его ударил я, причем без особых раздумий и сомнений. Страх прошел, ведь пугает неизвестность. Это был всего лишь Форсез, причем совершенно не изменившийся внутренне. Да, лицо изуродовано, но нутро прежнее. Разве что только злобы добавилось, а так все то же самое.
Хотя как он выжил, мне было непонятно. Флик его раза три или даже больше ударил кинжалом в живот, такие раны и магу залечить непросто, а он им не был. Даже если он не умер сразу, то долго в пустыне точно протянуть не смог бы, просто истек кровью.
И вот здесь я вспомнил ту тварь, что выползла в стенной пролом, тварь с тысячью лиц. Как там ее Ворон назвал? «Многоликий червь».
Уж не она ли над ним поработала? Вот только тогда все совсем непонятным становится. Эта мерзость, насколько я понимаю, еще более смертоносна, чем несколько ударов кинжалом в живот.
– Ах, как же вы нелюбезны, – попенял нам Форсез, снова поднимаясь с пола. – Я честно рассказываю им про будущее, оказываю такую честь, а они меня кулаком по лицу. Ладно учтивость, но где ваши манеры, господа? Я все-таки благородный человек, со мной так нельзя обращаться, это оскорбление моему роду.
– Не уверен, что ты вообще человек, – сказал Гарольд. – Я же сам Флика помогал из-под твоего тела доставать, ты был мертвее мертвого. Да и внешне в тебе ничего людского не осталось.
– Невозможно, – согласился с ним Виктор. – Я и умер, представь себе. Почти умер. А потом пришел он…
По телу нашего бывшего соученика прошла дрожь.
– Кто «он»? – уточнил Гарольд.
– Он. – Форсез уставился на меня. – Ты же видел его, фон Рут? Видел, я знаю. Ты заметил его тогда, когда добил Августа Туллия, который был еще жив, и обчистил его карманы. И заодно обрек меня вот на такую жизнь.
– Ты чего-нибудь понимаешь? – спросил я у Монброна.
– Ну, так, – ответил мне он, задумчиво вертя в руках шелковый шнурок, который непонятно откуда у него взялся. – Не совсем. А ты в самом деле этого Августа Туллия добил? Он на самом деле после удара Жакоба не умер?
– Не понимаю, о чем он говорит, – немедленно сказал я. – Чушь какая-то.
Ага, так я и рассказал, как оно было на самом деле. Это, по факту, признание в убийстве клерика Ордена. А если за дверями пара послухов стоит?
– Конечно, чушь, – насмешливо просипел Форсез. – Монброн, если ты не забыл, то у Августа были бумаги, связанные с вашим любимым наставником, Герхардом Шварцем по прозвищу «Ворон». А твой дружок фон Рут на все готов ради него, как, впрочем, и любой из вас. Даже пустить в ход кинжал и добить раненого.
– Ты, кстати, тоже не прибедняйся и жертву из себя не изображай, – с вызовом произнес я. – Кто нас в Гробницах к стенке припер? И до того ты нам палки в колеса совал. Да, Флик тебя подрезал, это правда, но за дело же? Да к тому же ты нам шансов не оставил. Либо подписывайте бумаги, либо умрите.
– Жертва? – Форсез весело закхекал. – Я не жертва. Я теперь проклятие, которое всегда будет висеть над вашими головами.
– Какой слог, – Монброн сложил довольно длинный шелковый шнурок вдвое и задумчиво посмотрел на меня. – Красиво говоришь, сразу видно, риторике тебя учили на совесть.
– Да риторика тут не при чем, – Виктор засопел. – Просто боги за меня, и судьба тоже. Даже странно, что вы этого не понимаете. Вы обречены. Вы все.
– Становится скучно, – показушно зевнул я.
– Меня прислали сюда, на край света, чтобы я оправился от того, что пережил, – продолжил Форсез. – И как же я удивился, узнав от братьев по
