Если бы рядом не было Веры, я бы объяснил, что именно неудобно делать, а так пришлось просто сказать:
— Ладно, передаю управление «четверкой» вам, зовут-то меня одного. Вера остается за старшего. Не торопиться, не рисковать, на рожон не лезть, кратер никуда не убежит. Даже на самом что ни на есть ровном месте разрешаю итерации не более чем по десять метров. Готовы? Перекидываю канал на ваш пульт.
— Поздравляю, — сказал Семичастный, когда мы вчетвером зашли в наши с Верой комнатки отдыха. — И это самое, ты вроде спокойный человек, по пустякам не нервничаешь?
— Хм, — негромко дополнил Шелепин. Наверное, он что-то вспомнил.
— Неприятные новости? — предположил я. — Надеюсь, что не совсем катастрофические. В общем, слушаю.
— Политбюро приняло решение о награждении всех участников программы. Тебе, как ее руководителю, докторская степень без зашиты, по совокупности работ. Ленинская премия и звание героя соцтруда.
— Да, не очень, но не трагично. Премия и степень — это ладно, но без звездочки я бы прекрасно обошелся, у нас в Троицком в парикмахерской очередей не бывает.
— При чем тут это? — удивился Шелепин.
— Герои Советского Союза, Герои социалистического труда и полные кавалеры ордена Славы во многих местах, в том числе и в парикмахерских, обслуживаются бесплатно.
— Ну что я говорил? — ухмыльнулся Семичастный. — Так и есть, отмочил. Ничего, примешь звезду и даже иногда носить ее будешь, не надорвешься. Но это еще не все. Разумеется, награждаешься не один ты, но только твое награждение будет открытым. А потом ты выступишь в программе Ивана Антоновича как главный конструктор луноходов.
— Но почему я-то? Тот же Глушко, как и покойный Королев, сильно обижается на власть за отсутствие вполне заслуженной славы. А у меня и с заслуженностью так себе, и слава мне нужна даже меньше, чем собаке пятая нога. И так в Троицком на улице узнают.
— Ну, во-первых, это будет тонкий намек. Мол, не надо попусту обижаться, тогда и со славой станет получше. А во-вторых, такое решение принято в интересах легенды. Ни один серьезный аналитик не поверит, что советское руководство ни с того ни с сего взяло и рассекретило одного из ведущих разработчиков космической программы. То, что электроника на «Луне» и луноходах опережает достигнутый ими уровень, на западе уже поняли. И поверить в то, что одного из настоящих авторов этого опережения выпустили красоваться на публику, там ни за что не смогут. По крайней мере, в обозримые сроки.
— А, ну теперь все понятно, а то я уже прикидывал, не пора ли начинать волноваться. Можно успокоиться.
— И это будет несколько преждевременно, — вступил в беседу до того скромно стоящий в сторонке Ефремов. — Мы здесь люди не такие уж молодые, в лучшем случае сможем только подготовить почву для грядущих преобразований общества. Осуществлять их придется вашему поколению. И лично вам, как инициатору. Готовьтесь начать заочную учебу в Высшей партийной школе, чтобы в уже в шестьдесят восьмом году стать кандидатом в члены ЦК.
— Без вас я туда не пойду.
— И снова я оказался прав! — уже в голос захохотал Семичастный. — Увы, Иван Антонович, вам не отвертеться, так что тоже готовьтесь.
— Что там? — спросила Вера, когда я вернулся на свое рабочее место.
— А, ерунда, опять премию дали, потом расскажу в подробностях. И нас сейчас Иван Антонович придет снимать для своей программы.
— Неужели по телевизору покажут?
— Конечно, но тебя — только в шлеме. Чтобы к тебе потом поклонники на улице не приставали.
— А поклонницам к тебе, значит, можно?
— Я человек простой и не очень воспитанный, поэтому посылать их буду сразу, а ты у нас натура тонкая и сострадательная. Дай-ка лучше я посмотрю, куда вы тут без меня доехали. Луноход-то мне не поломали?
Кратер был небольшой, метров семьдесят в диаметре, но довольно глубокий и с почти отвесными краями. Мы с Верой его объехали и убедились, что участка, где можно хоть с какой-то вероятностью успеха спуститься вниз и, главное, потом вылезти обратно, просто нет. Правда, в одном месте у нас с Верой все-таки возникли подозрения, что при каких-то условиях тут будет возможен не только спуск (свалиться вниз вообще-то нетрудно), но и подъем обратно. Однако камеры луноходов находились слишком низко, чтобы уверенно рассмотреть картину за гребнем склона кратера.
— Эх, — вздохнул я, — нам бы еще полметра высоты. Даже, наверное, сорока сантиметров хватит. Кто же знал, что на Луну надо брать с собой стремянку? Прямо хоть наваливай кучу из камней, чтобы потом на нее взобраться.
— А давай я на тебя залезу? — предложила Вера. — «Мальчики» как раз сорок пять сантиметров в холке. Может, чего и увижу.
— Сможешь? Мы же такое не тренировали.
— Ничего, попробуем. Вряд ли что-нибудь сломаем, я осторожно.
С первого раза у Веры не получилось. «Мальчик-два» свалился со спины моей «четверки» и упал на бок, но вернулся в нормальное положение сам, без моей помощи.
— Ничего себе не сломала?
— Нет, конечно, тут тяжести-то тьфу, и все. Сейчас еще разок попробую, я, кажется, поняла, что делала не так.
Со второго раза «двойка» все-таки взгромоздилась на спину «четверки» и завертела головой, осматриваясь. Я подключился к ее камерам.
— Кажется, вон там вроде можно, но надо сдвинуться метров на семь вперед-вправо, чтобы получше рассмотреть. Будешь слезать или так на мне и поедешь?
— Если не станешь переходить в галоп, то лучше на тебе, на самом краю снова взбираться будет опасно.
Я ввел набор на очень осторожное перемещение, а Вера вцепилась манипуляторами мне в бока. Сменившиеся картинки показали нам, что наездник не свалился со своего коня, а за гребнем стало хоть что-то видно.
— Наверное, можно будет попробовать, но не сейчас, — резюмировал я. — Скорее всего, даже не в этой экспедиции, а в следующей. Или, может, Земля сможет прислать нам моток веревки. А так слишком опасно.
Отчет обо всем этом был отправлен Келдышу, и минут через сорок пришел ответ. Нас просили еще раз объехать вокруг
