Я протяжно зевнула и даже не заметила, как меня сморил сон. Проснулась я от-того, что мой плащ потихоньку куда-то от меня уползает. Я попыталась поймать его рукой.
— Не шевелись, — произнес надменный голос. — Или я проткну тебя насквозь. Ты и так на прицеле! Отвечай громко и четко! Кто ты?
Я поняла, что плащ с меня снимают кончиком меча. И меня удивляет, что тот, кто это делает, еще не рассказывает взахлеб кровью одной костлявой мадам, как ему удалось так быстро распрощаться с жизнью.
— Шпиона нашли! — выкрикнул голос, который переполняла такая гордость, словно за это ему дадут орден во всю грудь и обеспечат пожизненной пенсией. Я слышала едва различимые, многочисленные легкие шаги по траве. С меня содрали плащ, и меч упал в траву, звонко стукнувшись о камень. — Невероятно! Лесная богиня! — восхитился голос, сопровождающийся придыханием.
«Кикимора болотная!» — полярный лис достал с полочки самокритику, протер ее и поставил обратно.
С богиней леса и кикиморой меня роднили листья в волосах, которые я усердно пыталась вытащить, колючие ветки в плаще и чумазое лицо. Я даже на губах чувствовала привкус свежей грязи.
— Я ее первый нашел! — обрадовался голос. Другие возгласы уже формировали живую очередь, похлеще больничной, когда возле кабинета схлестнулись в словесном поединке те, кто уже живет на налоги, и те, кто притащил на прием будущих налогоплательщиков. — Ты на кого меч поднял?
— Нет, моя! Ты ее не получишь! — послышалась какая-то возня, сопровождаемая поединком, который отлично подошел бы для озвучки «Трех мушкетеров». Как хорошо, что я этого не вижу.
К нам приближался знакомый голос, от которого мне тут же захотелось заползти в какое-нибудь дупло, как и подобает змее-разлучнице.
— Шаг в сторону! — голос стал громче. Меня бережно подняли на руки и завернули в плащ. — Не прикасаться к ней! Опустить оружие!
Меня прижимали к груди, завернув, как ребенка, в чужой, пахнущий чужим запахом плащ.
— Все, маленькая моя… Не бойся… Никто тебя не тронет… — меня поцеловали в макушку, придерживая одной рукой. — Я отнесу тебя домой, радость моя… Все будет хорошо… Ты продрогла, замерзла, проголодалась…
В воздухе что-то свистнуло, мы тут же дернулись. Я уловила странный звук, как будто одна железяка стукнулась о другую, а потом что-то упало в траву. Через секунду мы снова дернулись. На землю снова что-то упало. Очень большое…
— Я предупреждаю только один раз. Запомните это. Вытереть мой меч от крови, — меня куда-то несли, прижимая к себе, а я тихо плакала, понимая, что сейчас и этим отношениям наступит конец. Меня гладили, утешали, баюкали, но я все равно продолжала плакать, оплакивая самую красивую любовь, которую когда-либо видела в своей жизни. Судя по тому, как мы двигаемся, сейчас мы поднимаемся по ступенькам. Я слышала журчание фонтанов, слышала недоверчивый шепот. Перед нами распахнули дверь. Шаги стали гулкими, словно отражались от стен. Еще немного, и сердце Светлячка будет разбито… Как же я этого не хочу! Не хочу… Мне так стыдно…
— Любовь моя! — услышала я преисполненный счастьем голос Светлячка. В моем сердце проворачивался нож отчаяния. Я слышала ее неровные шаги и постукивание палочки. — Ты вернулся… Я так волновалась… Так переживала…
Я съежилась, роняя слезы. Повязка намокла хоть выжимай.
— Да, мой Светлячок, я вернулся… Я по тебе очень скучал… — раздался голос эльфа. — Смотри, кого я нашел! Ты только взгляни, любовь моя…
Зашуршал плащ. Я поймала глоток свежего воздуха.
— Любовь! — раздался счастливый возглас Светлячка. — Моя маленькая… Любимый, она плачет… Что с тобой, радость моя? Почему ты плачешь? Кто тебя обидел?
Пока меня обнимали одни руки, вторые вытирали мои слезы.
— Райя, у нее повязка… У бедной девочки что-то с глазками… — всхлипнула Светлячок, гладя мою руку. — Давай посмотрим… Не может быть, чтобы ее кто-то обидел… Все, хорошая моя, не надо плакать… Не плачь, маленькая, сейчас мама и папа посмотрят…
После этих слов у меня началась истерика. Я сидела на чужих коленях, мокрая повязка лежала рядом, а мои слезы бережно вытирали маленькие нежные ручки «мамы». «Папа» целовал меня в макушку, утешая как мог.
— Я ослепла, — тяжело вздохнула я, чувствуя, как объятия сжимаются крепче, а меня по щеке гладит маленькая теплая ладошка. — Зачем вам слепой ребенок? Светик, я прошу тебя, дай мне кольцо возврата! Мне нужно вернуться домой!
— Маленькая моя, здесь твой дом… Знаешь, я буду тебе все рассказывать… Мы станем твоими глазками. Тебе нужно искупаться, покушать, отдохнуть, а мы с папой пока подготовим для тебя комнату, — прошептала Света, убирая волосы с моего лица. — Как же так… Бедная моя…
— Не показывайте меня никому. Даже слугам, — прошептала я. — Они не должны видеть мое лицо. Я вас умоляю!
— Она стесняется своей слепоты, — вздохнул «папа», неся меня купаться. — Я оставлю тебя с мамой, а сам предупрежу, чтобы для тебя все подготовили… Не бойся, кроме нас, к тебе никто заходить не будет.
«Везет мужику. Жена — после аварии, „дочь“ — слепая… Обычно таких детей, как ты, многие родители подумывают оставить в роддоме!» — вздохнул полярный лис.
Я искупалась, обернулась простыней, переоделась в чистую одежду. Надеюсь, что не задом наперед. Меня бережно повели в комнату. Света взяла меня за руку и прикоснулась моими пальцами к чему-то большому и холодному.
— Это твоя комната. Вот мраморная колонна… Мрамор не белый. Он такой, с прожилками, чуть пожелтевший… А на самом верху красивые завитушки… А здесь у нас розы… Это особый сорт. Называется «Вечная Любовь». Некоторые розы крупные, как эта. А некоторые маленькие, как вот эта. Знаешь, милая, эти цветы очень капризны. И каким бы искусным ни был садовник, из всех побегов приживается в лучшем случае половина. Но даже из них не каждый цветет. Поэтому, если из ста побегов пророс и зацвел только один это уже удача. Значит, садовник потрудился не напрасно.
Если из всех роз зацвела только одна… И эта роза сейчас передо мной. Цветет и мечтает дать жизнь маленькому бутону… Сколько же десятилетий они мечтали разделить с кем-то свою любовь…
— Не торопись… — мою руку положили на что-то прохладное и рельефное. Прямо как стекло в туалете. — Это витраж… Вот этот кусочек оранжевый, этот — бежевый… А этот яркий, желтый, как солнышко… А вот, милая, твоя кроватка… Папа ее сам застелил… Представляешь, папа никогда не застилал за собой кровать, а тут застелил…
Меня подвели к кровати, осторожно на нее усадили, покормили и попытались уложить спать. А сами тем временем сели рядом, держа меня за руки.
— Не надо плакать, маленькая, — утешали меня. — Мы рядом… Не бойся…
«Не отвлекаемся от темы. Будем
