Через четыре часа я была готова. Платье лимонного цвета, украшенное драгоценностями, вечерний макияж и красивая прическа. Все, как и подобает первой красавице. Шучу, конечно. Странно, но вместо рыжей служанки была какая-то блондинка. Я вопросительно посмотрела на Фея. Крестный сделал вид, что не заметил моего взгляда.
Зеркало уже охрипло расписывать мои достоинства, а Фей смотрел, полуприкрыв глаза, периодически поправляя бантики и драгоценные заколки.
– У меня самая красивая Мышка на свете! – сладко заметил он, проводя пальцами по моему лицу, а потом коварно усмехнулся. – Я даже не знаю, что мне с этой красотой делать… Хотя нет, знаю…
Он наклонился и поцеловал мое обнаженное плечо. Зеркало туберкулезно надрывно кашляло, сипело, но продолжало:
– Ты прекрасна, как звезда… И особенно…
Фей навострил уши, краем глаза наблюдая за зеркалом. Я тоже напряглась, обращаясь в слух.
– …глаза! – выдало зеркало.
Крестный выдохнул, мол, показалось. Я тоже, если честно, заметно расслабилась. Подъездное творчество подсказывало совсем другую рифму.
– От зависти завяли розы, как бриллианты твои слезы… – пафосно распиналось зеркало. – Твоя фигура, как скульптура, и все знают, ты…
Зеркало закашлялось. Опасный момент! Мы опять покосились на зеркало. Оценка моих интеллектуальных способностей явно не входила в зеркальную компетенцию.
– Нежная натура! – выдало зеркало, снова пытаясь отсрочить свою кончину.
– Когда у него батарейка сядет? – тоскливо поинтересовалась я.
В последний раз я слышала столько комплиментов, когда шла выбирать себе арбуз. Судя по тому, что дома я ради интереса перевесила арбуз на безмене, за комплименты я заплатила гораздо больше, чем за арбузик, который, к слову, оказался совсем не сладким. Пока мне мастерски навешивали, меня профессионально обвешивали. Жизнь – боль.
– Заткнись! – процедил Фей, обращаясь к зеркалу, и зеркало с радостью умолкло.
* * *Ехали мы достаточно долго. Один раз притормозили, когда увидели, как два знакомых коня безрадостно поднимают целину под окрики какой-то дружной многодетной крестьянской семьи. Лошадки, завидев меня, жалобно заржали, но я сделала вид, что не узнала их, и проехала мимо.
Когда мы подъехали к незнакомому и очень мрачному замку, нам навстречу лениво выползла кухонная утварь, вопя во все горло: «Хозя-я-яин! Твоя очередная Бэ приехала!»
Говорящая сковородка орала громче остальных, но даже ей не удавалось переорать чайник со свистком. Когда я вышла из кареты, пузатый чайник присвистнул мне вслед и уронил из носа кипящую каплю, навевая новую отгадку на загадку «у какого молодца утром капает с конца».
– Не свисти, – усмехнулся котишка, обращаясь к чайнику. – Денег не будет! И не вздумай кипятком писать! Так, Мышка, смотри под ноги, не наступи на блюдечко с голубой каемочкой!
Глазастая тарелка с голубой каймой и трещиной смахивала на камбалу с паучьими лапками. Она радостно скакала на своих тонких ножках вокруг меня, подмигивая одним глазом. Весь сервиз, включая подсвечники и колченогую кастрюлю, сопровождал нас до двери.
– Сервиз и сервис! – усмехнулась я, подбирая подол платья, пока поднималась по лестнице.
– Да, он и вправду опытный Дон Жуан, раз пытается соблазнить женщину набором кастрюль, – вздохнул котофей. – У меня такое чувство, что на носу Восьмое марта, а я прогуливаюсь в гипермаркете! Я понял, это намек, я все ловлю на лету, но непонятно, что конкретно он имеет в виду!
Я положила руку на дверную ручку и услышала:
– О да, детка, да… Можешь вертеть мной, как тебе вздумается! – простонала ручка мужским голосом. Фу!
Мы вошли в замок. Я зашагала по красной ковровой дорожке, ведущей вверх по лестнице.
– Оу! Наконец-то массаж! Как я люблю красивые женские ножки, которые топчутся по мне, – прошуршала мужским голосом ковровая дорожка, а прямо под ногами появились два глаза, бесцеремонно рассматривающих содержимое моей юбки. – Что я вижу! Мне кажется, что ты трусики задом наперед надела!
– Слышь, половичок! Я тебя сейчас так выбью, что мало не покажется, – прошипел котофей, свешиваясь с моего плеча.
Я быстро соскочила с дорожки и пошла вдоль нее по ступенькам. Открыв дверь, увидела кучу стульев.
– Присаживайтесь, дорогая гостья, – внезапно произнес подсвечник. – Я сейчас схожу за хозяином!
И тут я заметила, как стулья зашевелились. На тряпичных спинках открылись глаза, и все стулья двинулись ко мне.
– На меня! Нет, на меня! – наперебой заорали они, окружая со всех сторон. Я решила, что лучше сесть в кресло. Но только подошла к нему, как на спинке появились глаза.
– Приса-а-аживайтесь, – сладенько произнесло кресло, облизываясь огромным языком, внезапно появившимся из сидушки.
– Я лучше постою! – икнула я, глядя, как кресло снова облизывается. Я шарахнулась подальше от кресла и стульев. Откуда-то снизу раздался голос:
– И с каких это пор барышни вместо панталон носят полупрозрачные кружевные трусы? – басом заметил старый, потрепанный палас, прищуриваясь. – Срамота! Да в углу паутина толще, чем ее белье!
– А декольте у нее ничего так! Аппетитное! – раздался голос откуда-то сверху. Я резко вскинула голову и поняла, что стою под огромной глазастой люстрой. – Надеюсь, она туда ничего не подкладывает!
Я метнулась к шифоньеру. Шифоньер был большой, но одностворчатый, с одинокой торчащей ручкой.
– Отполируй мою ручку до блеска! – басом и с придыханием произнес шифоньер. – Я об этом всю жизнь мечтал!
– Я тебе сейчас ее оторву, ты меня понял? – заметил котишка, оставляя внушительные царапины на дереве. Стулья, которые радостным стадом гонялись за мной, споря, кому выпадет честь познакомиться поближе с седалищным нервом гостьи, обступили меня, прижимая к шифоньеру.
– Не стесняйся, – басом заметил шифоньер. – Подергай меня за ручку… Я тебе покажу, что хранится в моих тайных ящиках!
– Захлопнись! Я тебе сейчас быстро гайки повыкручиваю, – заметил котофей.
– А трусы точно чистые? – поинтересовался палас. – Или она просто вывернула их наизнанку? Нет, ну срамота! Глаза б мои такого не видели!
– Вот не хотелось мне, однако, гадить в гостях, – заметил кот, спрыгивая с меня. – Но портить мебель – это мое кошачье призвание!
Он обернулся Феем, обнажил длинные когти, красноречиво глядя на стулья.
– Всегда мечтал это сделать, но врожденная интеллигентность не позволяла, – заметил, оставляя след когтей на первом попавшемся стуле. Стул заверещал как резаный, а весь табун с ужасом поскакал в другой конец комнаты, поднимая столбы пыли. Через пять минут они паслись на паласе, изредка бросая на нас нехорошие взгляды. Шкаф тоже приумолк, а кресло предпочло отползти в темный угол.
– Я что-то не понял! – заорала люстра-подстрекатель. – Гости нам хамят? Взять их! Живо!
– Взять их! Взять их! – осмелев, загалдели стулья, снова идя в наступление. – Не у себя дома, чтобы указывать, что нам делать, а что нет!
– Да! – поддакнула люстра, покачиваясь. – Заходите левее! Нет! Правее! Мне отсюда виднее! А ты, шифоньер, чего встал? Давай, принимай участие! Тоже мне, гости! Пришли и начали тут порядки наводить! Мы, между
