(И скучаешь по ним.)
17. Ты перестаешь спать по ночам.
18. У тебя возникает все больше неприятностей из-за того, что клюешь носом на уроках.
Я пила кровь уже несколько месяцев, но все равно очутилась в постели – меня бросало в жар и трясло.
Бабушка в этот день сама была у врача и не могла помочь мне, тогда как я еле шевелилась. Я практически горела.
Вдруг я ощутила, как моей шеи коснулось прохладное дыхание.
– Сайин? Сайин.
Это был Джейк. Он вернулся. Я, изнемогая от боли, едва его слышала.
– Сайин, открой глаза.
Усилием воли я разомкнула веки и ахнула от изумления.
В моей комнате стоял мальчик. У него были темные волосы и чуть изогнутые очки. Он был не совсем настоящий: сквозь его тело проглядывал стол, и на месте глаз были пустые глазницы. Зато я хорошо видела силуэты его рук, которые он держал передо мной, выставив пальцы.
– Сосчитаешь мои пальцы? – спросил он.
Несколько мгновений я не могла даже сфокусировать на них взгляд, но затем сосчитала – от одного до десяти. После этого я принялась считать нитки в одеяле, и когда уже выключалась (и меня накрывала паника), в дверь постучала бабушка.
Джейк отступил за занавески.
– В чем дело? – спросила бабушка, наклоняясь ко мне. Кожа у меня была липкой, руки дрожали.
– Я так голодна, – проговорила я. – Вчера я попила, но… – закончить я не смогла, потому что в горле было слишком сухо, и только покачала головой.
Бабушка, сдвинув брови, посмотрела на меня. А потом сказала:
– Посмотрим, чем я могу помочь, – и вручила мне книгу, сказав: – Пересчитай в ней слова. – А потом вышла, закрыв за собой дверь.
Ко времени, когда я была на третьей главе, в руках у меня оказалась кружка. Кровь была горячей и густой, и допив, я постаралась вылизать то, что оставалось на стенках.
Бабушка выглядела уставшей, но улыбнулась мне.
– Мы что-нибудь придумаем, – заверила она. – Что-нибудь придумаем.
Кивнув, я поцеловала ее в щеку. (Она пахла солью, лосьоном и тальком.)
Когда она ушла, Джейк вышел из-за занавесок.
– Спасибо, – поблагодарила я. – За то, что ты сделал.
Он пожал плечами.
– Пустяки, – проговорил он, стараясь не смотреть на меня. – Не буду мешать тебе спать.
Сказав это, он стал таять, будто выгорающая пленка.
– Не уходи, – попросила я.
Он замер. Теперь я могла видеть, когда он задерживает дыхание. Могла видеть, как он кивает, и как его темные волосы при этом спадают на лицо.
Даже если бы он не говорил мне этого, я бы и так поняла, что он покончил с собой от отчаяния. Его глазницы представляли собой две черные дыры, будто его заживо поглотила печаль. Я подумала, появятся ли у него еще когда-нибудь настоящие глаза, или этот след скорби неизгладим.
(Я подумала: испытывал ли он такую жалость к кому-нибудь еще, наблюдал ли еще чьи-то последние мгновения жизни? Мэдисон и остальные были никчемны, но все равно чувствовалась боль, – боль при мысли, что их больше нет, и осталась только я одна. Значит, существовали такие уровни одиночества, которых даже я не знала.)
Он провел рядом со мной всю ночь. Я чувствовала его дыхание, а если вытянуть руку, то ощущала холод, когда мои пальцы проходили сквозь его.
Однажды утром, когда я шла в школу, в небе показалось солнце. Это было летнее солнце, яркое и горячее.
У меня начала закипать кровь.
Я закричала, натянула толстовку на голову и перешла на бег. Солнце палило, у меня все болело, я тряслась и не знала, где спрятаться. Затем, наконец, очутилась возле лесистого участка, который владельцы не могли продать уже пять лет. Он весь зарос деревьями и колючками, погруженный в тень и, к тому же, был безлюден.
Мне же он послужил маяком.
Я бежала, пока могла хоть что-то видеть, а потом упала на колени и прижалась лицом к земле. Этой ночью прошел дождь, и запах сырой земли казался мне успокаивающим, словно объятия.
Я принялась копать. Мои руки были будто мраморными, будто железными, но рьяно разметали грязь и коренья во все стороны.
Я соскользнула в неглубокую яму и принялась засыпать себя землей, пока эта острая боль не прошла. Но меня все равно продолжало колотить, и я открыла рот, но подавилась, набрав грязи внутрь.
Могила давала спасительную прохладу, будто снег, внезапно выпавший посреди лета.
– Сайин? – вдруг прошептал Джейк.
Я заплакала.
Когда стемнело, я выбралась из ямы и побрела домой, стряхивая грязь с одежды. Джейк молчал, но я чувствовала, что он рядом, справа от меня. От него исходила благословенная прохлада, тогда как вокруг становилось теплее.
(В последние дни у моего тела была комнатная температура.)
Домой я зашла как раз вовремя, чтобы застать маму, папу и бабушку за приготовлением ужина. Они замерли, уставившись на меня.
– Я поскользнулась, – проговорила я в тишину.
Мама вздохнула.
– Сайин, что с тобой такое?
– Я все вымою, – пообещала я. – Мне нужно в душ. Извините.
Сбросив ботинки в коридоре, я захлюпала вверх по лестнице, стараясь при этом, насколько возможно, ничего не запачкать.
Если включать только холодную воду, то становится почти приятно.
Когда я спустилась, бабушка уже заваривала чай.
– Как себя чувствуешь? – спросила она.
– Лучше. Ты как?
Она выглядела немного осунувшейся и бледной, но отмахнулась, ответив:
– Лучше. – Мы обе улыбнулись.
На ней была желтая футболка.
Вдруг у меня внутри все упало.
– Бабушка, ты меня боишься?
Она подняла на меня глаза и сощурилась.
– О, нет. Когда ты рядом с цзян-ши, всегда нужно носить желтое. Священники звонили в колокола, чтобы сообщить нам, что те ведут за собой души. – Она улыбнулась. – Ты напоминаешь мне о доме. О том времени.
Я сразу подумала о ее доме в деревушке в провинции Аньхой, где сама никогда не бывала. О том, как бабушку привез сюда папа. И о том, что ее мертвая внучка каким-то образом оказалась лучшим, что с ней случалось.
– Расскажи мне, – попросила я.
Она просияла. И рассказала мне, как ходила там в оперу. Рассказала, как нужно пропаривать каменную лягушку.
А потом обставила меня в рамми[1]. Два раза.
Когда она ушла спать, я осторожно поднялась наверх.
– Ты в порядке? – Джейк сидел на краю кровати, но на меня не смотрел.
– Нет, – ответила я.
Через несколько долгих мгновений я накрыла его просвечивающие пальцы своими. Он посмотрел на это, на его лице возникла улыбка.
– В рамми ты совсем не рубишь, – произнес он.
Я скорчила гримасу.
– Хорош подсматривать!
– Я сидел на кухне, – сказал он. – Ты могла меня увидеть. Просто не смотрела.
– Я была сосредоточена на том, чтобы врубиться в рамми, – ответила я.
– Ага, – усмехнулся он. – У тебя это отлично получилось.
19. Когда ярко светит солнце, цзян-ши должны искать землю. («Это просто боль, – объяснила бабушка. – Ты не сгоришь». Как будто это могло утешить.)
Я снова пошла в школу. Было довольно облачно, поэтому такую боль
