– Анжелина Джоли такая куколка, – сказала мать. – Вот бы мне такие волосы, как у нее.
Зазвонил телефон.
– Может, ответишь?
Я подняла трубку.
– Как поживаешь, моя сладенькая? – спросил приторный голос.
– Это тебя, – сказала я и протянула ей трубку.
– Алло! – мать буквально пропела это слово.
Через пару минут она уже хихикала и томно вздыхала. Затем поднялась и сказала мне:
– Пойду с ним в спальню. А ты, дорогуша, пока сделай мне тост, идет?
Я приняла душ, надела обрезанные джинсы и футболку и вышла из дома. Я шагала по дороге босиком, желая проверить, как долго выдержат раскаленный асфальт мои пятки, но потом все-таки перепрыгнула на траву. Припаркованные машины были сплошь дешевый хлам с грязными ветровыми стеклами, отчего отражавшийся в них солнечный свет тоже казался грязным. Что ни дом – то очередная крысиная нора. Перед некоторыми в пожухлой траве виднелись игрушечные грузовики и трехколесные велосипеды.
Из одной двери на меня выпучил глаза чумазый малыш в памперсах с пустой бутылкой из-под кока-колы в замурзанном кулачке, а из темноты комнаты за его спиной доносилось бормотание телевизора. Да это просто Третий мир какой-то!
Парни из магазинчика Тоби наверняка вынесли бы мне банку пива, спрятав ее в бумажном пакете, но мне не хотелось ни с кем общаться, и поэтому я направилась в сторону парка. Это единственный в Дюбарри клочок тени с огромными кустами азалий, чахлыми пальмами и хрипящим словно в предсмертных муках фонтаном.
Я сидела на опорной стенке, стряхивая с пятки налипший на нее песок. На тротуаре муравьи растаскивали на части раздавленного жука. Мимо меня, сверкая блестящими боками, проехал черный автомобиль с тонированными стеклами. Перед бакалейной лавкой болтали две женщины. Обе прикрывали от солнца глаза ладонью, как будто салютуя друг дружке. Из-под куста азалии вылез полосатый кот и с некой долей интереса посмотрел на меня.
– В чем дело? – спросила я.
– Ни в чем, сука, – ответил он на своем кошачьем языке и, задрав трубой хвост, чтобы мне был виден его зад, ушел прочь.
И вновь черная машина. На этот раз она притормозила и остановилась рядом со мной. Тонированное стекло опустилось, и наружу высунулась голова Джонни Джекса. Это надо же, такой лузер – и на такой крутой тачке!
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Этот вопрос было бы неплохо задать вчера вечером. Он только что пришел тебе в голову?
Никакого ответа.
– Ты случайно не в паломничество отправляешься? Это объяснило бы твой минималистский стиль. Не иначе, как ты все время проводишь в молитве.
Молчание.
– Я все еще приятно пахну? – спросила я.
Он откинул голову назад и принюхался. Было видно, как расширились его ноздри.
– Мыло «Дайал», – сказал он.
Мои детекторы тотчас запищали. Любимым фильмом моей матери было «Молчание ягнят». Я как будто застукала Ганнибала Лектера.
– Ладно, – сказала я. – Пока.
– Не желаешь прокатиться? – спросил он, вылезая из машины.
– Ты рехнулся? Отвали! – Я двинулась вдоль стены. Он увязался за мной.
– Я буду кричать! – предупредила я.
– Почему? Я ничего плохого тебе не сделаю.
Эти его слова «Я ничего плохого тебе не сделаю» вывели меня из себя еще больше. Он как будто выучил английский по разговорнику.
Он шагнул ближе, и я буквально кожей ощутила исходивший от него жар.
– Ну, пожалуйста, – сказал он.
– Остань на фиг, кому говорят!
Я перешла на другую сторону улицу и оглянулась, чтобы убедиться, что он не увязался за мной. И едва не угодила под колеса доставочного фургона.
– Эй, что с тобой? – высунул голову водитель. – Тебе жизнь, что ли, не дорога?
Под похотливыми взглядам старпёров – впрочем, пусть таращатся, мне не привыкать – я пропустила перед магазинчиком Тоби пару банок пива. Внезапно в моей голове как будто звякнул звоночек: Джонни Джекс и джададжи. Стоило мне подумать об этом, как я уже не могла выкинуть эту мысль из головы. Когда же я добралась до берлоги Сандрин, мне не терпелось поделиться с ней своими соображениями. Увы, ее нигде не было видно. Я знала: она нарочно прячется, потому что я не навестила ее вчера вечером.
– Сандрин! – крикнула я.
Река, как будто усмехаясь, плескалась о берег. Небо было затянуто облаками, но луна выплыла из-за них. Внутри лачуги был лишь лунный свет и зеркала. Тогда я посмотрела на листву, стараясь обнаружить среди ветвей ее очертания.
– Не будь такой вредной, – сказала я.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – раздался ее голос.
Я все равно ее не увидела.
– Ты думаешь, что если ты не придешь ко мне пару вечеров, то я не напомню тебе о том, что мне нужно? Что ты пообещала мне.
Я резко обернулась, думая, что она позади меня.
– Я ничего тебе не обещала. Я сказала, что постараюсь.
– Как можно ожидать от глупой девчонки, что она поймет, что я пережила. Ты жалуешься мне на свое одиночество, на то, чего тебе не хватает в жизни, и это притом, что тебе каждый день есть, с кем поговорить, чем наполнить желудок. Ты живешь, а не существуешь.
– Все относительно.
– Я могла бы дать тебе то, о чем ты даже не мечтаешь.
– А вот этого не нужно. Ты обманула меня. Заставила меня почувствовать то, чего я раньше не чувствовала.
– И теперь ты намерена притворяться, будто ничего ко мне не чувствуешь? Что это я вложила тебе в голову эти чувства? Я всего лишь отомкнула тебе дверь, о которой ты даже не подозревала. Я видела, как ты смотрела на меня.
Она отделилась от зарослей черемухи – оболочка женщины, не толще луковой шелухи, которую ветерок понес ко мне. Она дотронулась до своих полупрозрачных грудей, погладила едва различимые бедра. По ту сторону ее лба плясал светлячок и, зависнув на пару мгновений, стал ее глазом.
– Теперь ты на меня смотришь, – сказала она.
Я испуганно попятилась, пока не наткнулась спиной на стену ее лачуги.
– Я была терпелива с тобой, – сказала она. – Я могла бы быть терпелива до скончания века, но от этого вряд ли была бы польза.
– Джададжи, – сказала я. – Они на ощупь горячее людей?
Ее лицо утратило всякое выражение.
– Я тут встретила одного парня, – сказала я. – Он в городе недавно. Красавчик, но жуткий дебил. Едва умеет связать пару слова, зато его кожа на ощупь как дверца духовки. Что скажешь?
Я хотела предупредить ее насчет Джонни Джекса, но она напугала меня и поэтому я сообщила ей о нем так, чтобы испугалась она.
– Первое, что он мне сказал, что я, мол, приятно пахну, – добавила я. – Что если, это он учуял тебя?
– Лу… Элль. Ты должна мне помочь!
– Что я могу сделать? Привести тебе пятерых человек? Сомневаюсь, что на это есть время.
Страх заострил ее размытые черты. Она посмотрела сначала в одну сторону, затем в другую, как будто искала выход.
– Может быть, мне хватит четырех, – сказала она. – Да, пожалуй, четырех хватит.
И тут до меня дошло, какую опасность она
