«Эй!» – заорал я так, чтобы все услышали, а потом пару раз выстрелил поверх пасторовой головы, и тут же развернулся, чтобы убедиться: никто ко мне не подкрадывается. Один попытался, но сразу же отвалил.
– Знайте: он не единственный выходец из могилы. За последние сорок минут я разобрался уже с тремя. Что бы это ни было, оно по всему городу. Может, и по всему миру.
Пастор Люк подошел уже слишком близко. Я это знал, но именно близость угрозы наполняла меня безумным восторгом.
Я повернулся к нему, поднял Урсулу и выстрелил прямо в сердце. Все закричали, потом замерли и заплакали, когда святоша не упал. Пошатнулся от пули и пошел дальше.
– Это не божье дело! – заорал я. – Это – козни дьявола! Скажите, что я не прав!
Я проделал еще три дыры в его груди. Пастора немного помотало, но он уловил направление.
– Вы это видите? – я оглядел их лица, залитые слезами или пустые от шока. Теперь Люк был менее чем в трех футах. Я ливером чуял его приближение.
Я развернулся, улыбнулся, переключил на стрельбу очередью, и превратил его череп в чашку горячего пудинга. Даже тогда потребовалось три секунды, чтобы злой дух оставил тело пастора Люка.
Толпа молчала, когда он осел на землю.
– Вот с чем мы столкнулись, – сказал я. – Вот, как теперь будет. Сатане не важно – злые мы или добрые. Но чем мы лучше, тем больше он хочет заполучить нас. А значит, чтобы победить, нужно бороться изо всех сил. Я еду в центр, к той мусульманской мечети, и объявляю Крестовый поход. Потому что если есть в мире что-то антихристианское – то это их гребаный джихад. А антихристианское – от слова Антихрист, я проверял.
Первые Истинно Верующие вышли из шока и приветствовали меня первым «аллилуйя».
– Хотите, чтобы Христос вернулся? Давайте его позовем! Покажем ему, на что мы способны.
Раздался рев. Толпа организовалась вмиг. У меня на глазах их лица озаряла святая сила веры.
– У скольких из вас есть оружие?
– У меня охотничья винтовка в грузовике! – выкрикнул шестидесятилетний старик.
– Дерьмо, а у меня три! – заорал пацан откуда-то сзади. – В багажнике.
– Круто! – провозгласил я. – Так едем в центр?
Именно тогда я стал королем с армией.
На пути к грузовику меня догнала та горячая крошка. Вот же черт! Молочно-белая малолетка, с огненно-рыжими волосами, в черном траурном платье, не оставлявшем простора воображению. Я сообразил, что на каблуках бежать неудобно, но она приложила все усилия.
– Еду с тобой, – сказала она. Это было не предложение, а вызов.
– Давай, – ответил я. – Только не тормози меня.
Она хихикнула:
– Чувак, я даром не торможу.
– Ладно, значит договорились, – я открыл для нее дверь как положено джентльмену и внезапно возбудился – хоть на стену лезь.
– У тебя есть оружие для меня, да, Джек?
– Джимми Джей, – сказал я. – Стрелять умеешь?
– Клянусь, я разнесу твою глупую голову, старина Джимми Джей.
– О, даже так? А как тебя зовут, милая?
– Как будто тебе не все равно.
Я рассмеялся. Она еще немного похихикала, и вызов был принят. Закрыв за ней дверь, я обошел помятое крыло, ловя на себе ее ясный взгляд через ветровое. Прошли месяцы с тех пор, как я в последний раз трахался – тогда Джемин поймала меня с той официанткой и оставила куковать в одиночестве. А теперь я чувствовал, будто Иисус и счастливый эльф решили, что сегодня – Национальный день Джимми Джея Бакстера.
Едва я запрыгнул внутрь, она взяла пинту «Джека» и спросила:
– Можно?
Я кивнул, пристегнулся и дал задний ход, чиркнув колесом по асфальту. Мы выехали на Стандарт прежде, чем она открутила крышку.
– Прекрасно! – завопила она, сделав большой глоток, а потом протянула бутылку мне. Я отмахнулся. Мы ехали на красный свет на шестидесяти. Машин почти не было. Еще один дар божий. Мы были в пяти минутах от цели.
Она выпила еще, а потом включила музыку. Олдскульный «Северный Гром», детка. Рожденный ненавидеть. Я не мог поверить, что не додумался врубить его прежде. Музыка бьет в голову – милю за милей, без остановки. Прекрасно. Дико, безумно и правильно. Музыка полностью передавала мое настроение, выражала все, что я хотел сказать.
Малолетка покачивала головой на соседнем сиденье, отдавшись ритму. Безумно меня заводила.
Когда она в следующий раз протянула мне бутылку, я крепко к ней приложился, прямо перед светофором, и едва разминулся с «Чарджером», который бешено сигналил и свернул в последнюю секунду.
Дорога была спокойной, кроме последних двух кварталов. Мы увидели пробку на Мейн, и я свернул налево, на боковую улицу, чтобы проехать до следующего перекрестка. На нем тоже был затор.
Она выключила музыку, пока я искал место для парковки. Единственное свободное место украшало изображение красного гидранта пожарников.
– Пусть горят! – сказал я, паркуясь.
Она смотрела на меня. Я чувствовал ее взгляд, полный скрытого смысла, он обжигал. Как если бы у меня был ответ на какой-то вопрос – например, вариант ответа на вопрос, давно ее мучивший.
Я выключил мотор, сделал глубокий вдох, заполнивший тишину, где только что звучал «Северный Гром». Внезапно ее рука скользнула мне на бедро. Другой она взяла меня за подбородок, приблизив мое лицо к своему.
– Джимми Джей, – промурлыкала она, в то время как моим членом можно было взломать Форт Нокс, – мне нужно немного огня, прямо сейчас.
Я всегда думал, как это – трахаться, зная, что это в последний раз: вот-вот упадет комета, или начнется война, или взорвется ядерная бомба, или произойдет еще что-нибудь. Будет ли этот последний трах абсолютным итогом и кульминацией секса в твоей жизни, воображаемого и реального? Соберется ли вся твоя растраченная сексуальная энергия в одну точку, как лазерный луч, приведя к бомбическому оргазму?
Мы перешли назад. И там, посреди Армагеддона, я скажу вам, было все это и даже больше. Мы трахались, будто у нас не было будущего; думаю, по большому счету, его действительно не было, и если ее закатившиеся глаза и конвульсии что-то значили, она кончила так же бурно, как и я.
Через пятнадцать минут на подгибающихся коленях мы вернулись в мир. Она выглядела потрясающе с патронташем на траурном платье, приподнимающем ее грудь, и с М-15 в руках. Черные туфли на шпильке, рыжие волосы и полуавтоматичесая винтовка, чуваки. Все, что ей было нужно – эсэсовская фуражка и свастика на трусиках, тогда я был бы ее навек.
– Ты когда-нибудь скажешь, как тебя зовут? – спросил я.
– Всему свое время, ты знаешь, – сказала она, поигрывая обоймой. – А сейчас давай подстрелим несколько мудаков.
Я не мог с ней не согласиться.
Причина пробки стала ясна, едва мы повернули за угол, и впереди показались башни мечети. Машины были повсюду, насколько хватало глаз, а тротуары заполонили обезумевшие пешеходы, источающие панику. Я направился прямо к
