Спустя еще сорок восемь часов казалось, что уже ничто не имеет важного значения. Один из мужчин, Джон Кэмпбелл, выключил свой компьютер, ушел домой и там пустил себе пулю в голову. В конце седьмой ночи второй мужчина, Терри Макаллистер, сделал последнюю запись в своем журнале. Она гласила: «Всех с Рождеством и всем спокойной ночи», и это было вполне уместно, ведь до Рождества оставалось всего две недели. Затем они вместе с женщиной, Элизабет О’Тул, оставив компьютеры включенными, в последний раз покинули свой офис, завалились в квартиру мужчины в Джорджтауне, выпили две бутылки «Дон Хулио»[35] и самозабвенно протрахались до восхода восьмого дня.
В 6:20 утра Элизабет О’Тул отправила имейл двоюродному брату, который был священником. Покаявшись ему в грехах, она сообщила, что собирается со своим спутником попытаться покинуть Вашингтон. Сообщение заканчивалось словами:
Мы можем не уйти далеко. Наверное, я тебя уже не увижу. Я даже не знаю, можешь ли ты еще это читать. Надеюсь, что да, и надеюсь, Господь примет эту мою виртуальную исповедь. Я пыталась прочитать молитву о прощении, но не помню всех слов. Отпусти мне грехи, если сможешь.
Мне кажется, это конец света. Пока.
Твоя любящая сестра Бет.В ССДН случай Джона Доу внес Луис Акоселла, помощник судмедэксперта Сан-Диего. Поступивший субъект не имел при себе удостоверения личности. Никто не знал, как его звали. Шестидесяти с лишним лет, бездомный, он попрошайничал на Мишей-Бэй-Драйв, когда его спугнули резкие звуки, напоминающие взрывы петард. Старый грузовой фургон с символикой парка аттракционов «К югу от границы», давая крен, выскочил из-за угла с патрульной машиной полиции Сан-Диего на хвосте. Контрабандист, сидевший на пассажирском сиденье фургона, высунулся в открытую дверь и стрелял по преследователям из «узи». Фургон отклонился от курса, раздался дикий свист пулеметной очереди. Семь пуль попало в окно закусочной, где продавали тако. Четыре – в Джона Доу: в бедро, в живот, в левое плечо и в шею. Бездомный мужчина упал на тротуар и попытался закричать, но из-за ранения в шею его крики больше напоминали свист выходящего пара.
Фургон врезался в телефонный столб. Затем появились еще две полицейские машины, и завязалась перестрелка. Два полицейских были ранены, один из них – тяжело. В фургоне, как оказалось, ехало шесть мексиканцев, два контрабандиста и четыре нелегальных мигранта – все мужчины. В итоге четверо были убиты, причем каждый получил более чем по двадцать пуль из полицейских пистолетов, двое – пойманы живыми.
Луис Акоселла по чистой случайности как раз наслаждался галисийским супом в закусочной, когда там разбилось окно. И как только стрельба завершилась, он выскочил на улицу. Когда он нашел Джона Доу, тот еще хрипел. Акоселла подбежал к своей машине за аптечкой. Ко времени, когда он вернулся, первая из трех «скорых» уже прибыла и хрипы раненого прекратились.
Акоселла посмотрел на часы. Было пять минут седьмого. Если бы Джон Доу умер, то это случилось бы в пределах последних трех минут. Согласись Акоселла заполнить бумаги, временем смерти он, вероятно, указал бы 18:04. Но он не стал заполнять никаких форм. Ни одно из ранений мужчины не было похоже на смертельное. Акоселла считал, что если раненого срочно доставить в хороший госпиталь, то есть шанс его спасти.
Главный детектив посмотрел доктору в лицо и сказал:
– Он мертв, слышишь? И это твои его убили!
– Мои? – Акоселла постарался изобразить невинное изумление, хотя в точности понимал, что имелось в виду.
– Черт, Хосе[36], – детектив ничуть не пытался скрыть своей мысли. – Они убили его. Не мы. Они! Койоты[37]. И мы рассчитываем, что ты это докажешь, понял? А не докажешь – жопа у тебя будет красная, как у твоего папки в детстве.
Акоселле хотелось убить детектива – просто взять его за шею и задушить, но он никогда не показывал своего раздражения. Время еще не пришло.
– Я считаю, его еще можно спасти, – быстро проговорил он. – Если мы поторопимся.
Вокруг собрались люди, которые все слышали, так что детектив был вынужден вызвать еще одну «скорую», хоть и проделал это с явной неохотой. Та, наконец, прибыла – без мигалки. Фельдшеры подняли Джона Доу и увезли в ближайший госпиталь – Архангела Михаила. Акоселла понимал, что было уже слишком поздно.
Он заставил себя быть с детективами вежливым, но когда возвращался со своей старой аптечкой к машине, пнул лежащую на улице бутылку «Короны»[38], воскликнув:
– Чертовы гринго!
Он знал, что вскоре придется проводить вскрытие. И знал, что увидит Джона Доу еще по крайней мере однажды.
В 20:22 Акоселла сидел в своем кабинете в окружном морге. Он только что закончил кое-какую бумажную работу, что оставалась недоделанной, и с некоторой горечью взглянул на плакат на стене с надписью на латыни: «HIC LOCUS EST UBI MORS GAUDET SUCCURRERE VITAE» – «ВОТ МЕСТО, ГДЕ СМЕРТЬ ОХОТНО ПОМОГАЕТ ЖИЗНИ». В этот момент зазвонил телефон.
Интерн сообщил ему, что в «неотложке» госпиталя смерть бездомного мужчины констатировали в 19:18.
– Ну интерн! – выплюнул Акоселла, со стуком опуская трубку своего пятидесятилетнего телефона с дисковым набором. Он знал, что Джон Доу умер в 18:04. Затем, вновь подняв тяжелую трубку, набрал знакомый номер.
– Нытик! – упрекнула по телефону своего шефа Шарлин Рутковски – друзья звали ее Чарли.
– Это потому, что тебя здесь нет.
– Дай мне передышку, я и так всегда на месте. Ты что, шутишь, что ли?
Чарли была в Бронксе настоящей секс-бомбой. Живя в Паркчестере[39], неподалеку от Уайтстоунского моста, она обладала телом Мэрилин Монро и интеллектом Джуди Холлидей. Пусть Джуди Холлидей и не была так глупа, как прикидывалась[40].
– Ты постоянно ноешь, – не унималась Чарли. – Тебе это доставляет удовольствие.
– Потому что ничего – ничего! – меня не радует. Во всяком случае так часто, как хотелось бы. Если ты любишь, скажем, икру, фуа-гра, «Шато Латур», то получаешь удовольствие всего раз, два, ну может, три – и с большими перерывами. Кубанская сигара, скрученная на женском бедре… собственно, секс… может, раз в год! Секрет жизни, полной удовольствий, лежит в том, чтобы находить их в том, что можешь иметь как можно большее число раз. Раз в день. Несколько раз в день. Вот что бы это могло быть?
– Не знаю, – она помолчала. – Я писаю несколько раз в день.
– Ну, мочеиспускание – это, конечно, достаточно приятное занятие, к тому же задействующее самые интимные части тела. Но помимо того, каждый день – каждый божий день – мы сталкиваемся с вещами, которые кажутся нам, мягко говоря,
