За два дня до смерти, возможно, после встречи со студентами, Маяковский написал предсмертное письмо:
«В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого ужасно не любил…
Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля – люби меня.
Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят —„инцидент исперчен“,любовная лодкаразбилась о быт.Я с жизнью в расчетеи не к чему переченьвзаимных болей,беди обид.Счастливо оставаться. Владимир Маяковский».По сведениям, исходящим от недоброжелателей Катаева, последний «подсказал Маяковскому выход», когда, прощаясь в последний день его жизни, «крикнул ему вслед: „Не вздумайте повеситься на подтяжках!“».
Сын водопроводчика – Василий Васильевич Казин, русский поэт. Родился он 25 июля (6 августа) 1898 г. в Москве, действительно в семье водопроводчика, умер 1 октября 1981 г.
«А рядом с ним (имеется в виду, с Есениным. – Ю. А.) шел очень маленький, ростом с мальчика, с маленьким носиком, с крупными передними зубами, по-детски выступающими из улыбающихся губ, с добрыми, умными, немного лукавыми, лучистыми глазами молодой человек. Он был в скромном москвошвеевском костюме, впрочем при галстуке, простоватый на вид, да себе на уме. Так называемый человек из народа, с которым я уже был хорошо знаком и которого сердечно любил за мягкий характер и чудные стихи раннего революционного периода, истинно пролетарские, без подделки; поэзия чистой воды: яркая, весенняя, как бы вечно первомайская. „Мой отец простой водопроводчик, ну а мне судьба сулила петь. Мой отец над сетью труб хлопочет, я стихов вызваниваю сеть“».
Василий закончил реальное училище Игнатьева в 1918 г. Первая публикация относится еще ко времени ученичества. С 1918 г. принимал активное участие в организации Союза рабочей молодежи в Москве, работал секретарем Бауманского райкома комсомола. Учился в литературной студии Московского пролеткульта, сотрудником Наркомпроса, основал литературную группу «Кузница».
Из его наследия критики особенно выделяют сборник «Рабочий май» и поэму «Лисья шуба и любовь». Советская власть благосклонно относилась к появлению нового пролетарского поэта. «Живей, рубанок, шибче шаркай, шушукай, пой за верстаком, чеши тесину сталью жаркой, стальным и жарким гребешком… И вот сегодня шум свиванья, и ты, кудрявясь второпях, взвиваешь теплые воспоминанья о тех возлюбленных кудрях»…
«…Как видите, он уже не только был искушен в ассонансах, внутренних рифмах, звуковых повторах, но и позволял себе разбивать четырехстопный ямб инородной строчкой, что показывало его знакомство не только с обязательным Пушкиным, но также с Тютчевым и даже Андреем Белым», – продолжает знакомить нас со своим приятелем Катаев.
В 1931-1940 гг. Казин работал редактором Гослитиздата. В 1938-1953 гг. его почти не печатали. И новый всплеск популярности он почувствовал после выхода поэмы о субботниках «Великий почин».
Интересно, что в конце романа «Алмазный мой венец», где упоминается парк Монсо в Париже, Катаев видит статуи своих друзей, созданных из космического светящегося вещества и среди уже покойных писатель почему-то наблюдает и статуи В. Казина (сын водопроводчика), и Л. Славина (наследник), которые на момент написания романа были еще живы: «Маленький сын водопроводчика, соратник, наследник, штабс-капитан и все, все другие. Читателям будет нетрудно представить их в виде белых сияющих статуй без пьедесталов».
Впрочем, произведение заканчивается превращением и самого В. Катаева в памятник: «Я хотел, но не успел проститься с каждым из них, так как мне вдруг показалось, будто звездный мороз вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно коснулся поредевших серо-седых волос вокруг тонзуры моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец.
Потом звездный холод стал постепенно распространяться сверху вниз по всему моему помертвевшему телу, с настойчивой медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из-за черных копий с золотыми остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в переделкинский лес, и – о боже мой! – делая меня изваянием, созданным из космического вещества безумной фантазией Ваятеля».
Мулат – Борис Леонидович Пастернак. Родился 29 января (10 февраля) 1890 г. в Москве. Отец – академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак, мать – пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урожд. Кауфман, 1868-1939). Незадолго до рождения Бориса семья переехала из Одессы.
У них дома часто бывали художники И.И. Левитан, М.В. Нестеров, В.Д. Поленов, Н.Н. Ге. Их посещали Л.Н. Толстой, музыканты А.Н. Скрябин и С.В. Рахманинов.
В Москве Борис поступил в 5-ю гимназию (ныне – школа № 91), причем сразу во 2-й класс. В 13 лет, упав с лошади, сломал ногу, кость неправильно срослась, из-за чего Пастернак всю жизнь хромал и был освобожден от службы в армии. Об этом можно прочитать в его стихотворении «Август».
В 15 лет попал под казачьи нагайки, когда на Мясницкой улице столкнулся с толпой митингующих, которую гнала конная полиция. Этот эпизод войдет потом в книги Пастернака.
Пастернак закончил гимназию с золотой медалью, освободили его только от сдачи экзамена по Закону Божьему, так как он исповедовал иудаизм. В то время Борис мечтал стать музыкантом и серьезно готовился к экзамену в Консерваторию по курсу композиторского факультета.
Всю жизнь для Пастернака было важно добиваться наивысших профессиональных успехов. «Ничто не было так чуждо Пастернаку, как совершенство наполовину», – пишет В. Асмус, – то есть у него был достаточно высокий ценз, а следовательно, он понимал, что как раз в музыке ему мало что светит: „Больше всего на свете я любил музыку… Но у меня не было абсолютного слуха…“»[114]. «Музыку, любимый мир шестилетних трудов, надежд и тревог, я вырвал вон из себя, как расстаются с самым драгоценным».
«Королевич совсем по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время как мулат – по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба, и на его лошадь (образ взят из очерка Марины Цветаевой «Световой ливень» (1922): «Внешнее осуществление Пастернака прекрасно: что-то в лице зараз и от араба, и от его коня». – Ю. А.), – с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось».
Первые стихи Пастернак опубликовал в возрасте 23 лет, а в 65 лет закончил «Доктора Живаго». Еще через три года получил Нобелевскую премию по литературе, вслед за этим подвергнут травле и гонениям со стороны советского правительства.
Соратник – Николай Николаевич Асеев. «Самое удивительное, что я никак не могу написать его словесный портрет. Ни одной заметной черточки. Не за что зацепиться: ну в приличном осеннем
