Однако стараниями великого русского поэта, сенатора Гаврилы Державина (1743-1816) обвинение «всех евреев в злобном пролитии по их талмудам христианской крови» скоро обрело новый импульс. В 1799 году Державин был командирован императором в Белоруссию, чтобы расследовать жалобы на «самовольные поступки» владельца Шклова, бывшего екатерининского фаворита генерал-лейтенанта Семена Зорича. В Шклове с незапамятных времен жили иудеи, составлявшие около половины его населения. Эта «метрополия русского еврейства» славилась как центр раввинской учености и средоточие распространения научных знаний и идей Гаскалы. Но когда в 1772 году городок был подарен императрицей Зоричу, тот зажил там местным царьком, с многочисленным двором, роскошными выездами и балами, театром, где ставились итальянские оперы и балеты. Деньги он проматывал огромные и был охоч до новой и новой мзды. Карточный шулер, безалаберный и невоспитанный, привыкший к исполнению всех своих прихотей, этот самодур любил, чтобы перед ним лебезили и не терпел препирательств. И евреев, и крестьян он обложил непомерными поборами. Причем над иудеями издевался особенно изощренно – лишал имущества и, по их словам, «оставил без платежа один только воздух». Может статься, евреи и дальше бы сносили оскорбления и побои этого отставного Казановы, но им на помощь пришел влиятельный соплеменник Абрам Перетц. Он был дружен с всесильным Иваном Кутайсовым, а тот «употреблял все уловки и интриги, чтобы приобрести Шклов у Зорича». Понятно, что Кутайсову было выгодно упечь Зорича за решетку, чтобы самому сделаться «Шкловским деспотом», потому он в 1798 году посодействовал тому, чтобы жалобам на Зорича был дан ход. Перетц же действовал здесь вполне бескорыстно, ибо желал любым путем облегчить участь своих единоверцев. Один из жалобщиков, поверенный местного еврейского общества Мордух Ицкович, свидетельствовал, что 3 февраля 1798 года Зорич «собрав из жительствующих в Шклове купцов евреев, бил их жестоко, а у некоторых из них без суда насильным образом имение себе забрал, выгоняя из местечка, с назначением срока не более 24-х часов к выезду».
Г.Р. Державин
Вопиющий произвол Зорича, его преступное отношение к евреям били в глаза любому непредвзятому наблюдателю. Но только не Державину. Этот будущий министр российской юстиции был убежден в коллективной вине народа Израиля перед всем крещеным миром. Тем более, что перед этим он встретился со Стуковым, который снабдил его помянутыми книжицами, якобы изобличающими иудеев в «открытой вражде» к иноверцам. А коли так, доносил Державин императору, «один народ против другого, по законам беспристрастным, свидетелем быть не может», и «доколь еврейский народ не оправдается перед Вашим Императорским Величеством в ясно доказываемом [? –Л.В.] на них общем противу христиан злодействе», как вообще возможно этих «злодеев» слушать? Великий поэт выступил в роли «законника», полностью оправдывавшего бесчинства православного Зорича и ставившего евреев в положение париев, изначально обреченных на бесправие в силу их окаянной и дьявольской природы. Но вот незадача: ставя на крапленую юдофобскую карту, Гаврила Романович не уловил зефиров, дувших с горних сфер. К удивлению Державина, Павел повелел совершенно оставить в стороне Сенненское дело и прочие беспочвенные подозрения, а «единственным предметом отправления поставить исследование жалоб, приносимых от евреев на притеснения Зорича». Говоря о мотивах сего царева решения, нельзя, конечно, сбрасывать со счетов неприязнь Павла к фавориту нелюбимой матери и к домогательствам близкого к нему Кутайсова. Но все-таки определяющим было здесь свойственное императору чувство справедливости и благожелательность по отношению к иудеям, что вышло наружу и в других делах о так называемых «помещичьих евреях».
А ведь еще со времен Речи Посполитой помещики привыкли драть три шкуры с проживающих на их земле иудеев, и тем привелось испытывать на себе религиозную ненависть, произвол, обиды, глумления, насилие, денежные поборы. Такое положение дел сохранилось и при переходе Польши и Литвы под российский скипетр. И необходимо воздать должное Павлу, положившему этому предел.
Монарх вынужден был окоротить некоторых зарвавшихся крепостников. Новоместский староста Михаил Роникер «делал евреям разные угнетения», «опечатал в собственных их домах шинки, запретил продажу питей и потом некоторых из них сек», завышал арендные подати. «По высочайшему повелению с Роникером… было поступлено по всей строгости законов, и приняты были все возможные меры к ограждению евреев от притеснения». С обидчика была взыскана в пользу евреев значительная сумма денег, и он был посажен на шесть недель «на вежу». А местному губернскому правлению было рекомендовано следить за тем, чтобы староста «впредь ни под каким видом не притеснял новоместских жителей, не чинил им никаких непозволенных налогов, обид, как личных, так и в имении и торговле, и не препятствовал им разбираться между собою в делах духовных и партикулярных в своей синагоге».
Был примерно наказан и другой притеснитель евреев, владелец местечка Соколовки Киевской губернии Станислав Потоцкий. С жалобой на него к императору обратился поверенный местного еврейского общества Файвиш Хаймович. Он показал, что еще в бытность Речи Посполитой помещики, «льстясь на трудолюбие и способность евреев к промыслам, склоняли их к жительству в поместьях, обещая великие выгоды». Вот и Потоцкий пригласил иудеев поселиться в Соколовке, посулив «ограничение с них сборов». Но как только те «застроились», землевладелец свое слово вероломно нарушил и стал лютовать, «подати на евреев новые налагая, а старые повышая до чрезвычайности». Хаймович просил государя о защите его народа от тех, «кто простирает свою власть над евреями чрез пределы». И вот что замечательно: это, казалось бы, частное дело стало, говоря современным языком, резонансным для всей империи. Павел распорядился: «собрать от начальников губерний и казенных палат сведений и мнений относительно содержания евреев в казенных и партикулярных селениях на таком основании, чтобы не были отягощаемы излишними поборами и налогами от владельцев». В результате «великое число евреев» стало свободно от самовластья крепостников.
Павловское царствование отмечено деятельной разработкой всевозможных проектов реформ еврейской жизни в России. Они не были претворены в жизнь, и реакция на них правительства неизвестна. Но важно то, что импульс к изучению вопроса был дан самим государем, озаботившимся тем, чтобы российские евреи
