Разговор о традициях небедного дома, о том, как жили люди за пределами овечьих выпасов и хоздворов, был стойким табу советского бытия. Еще несколько десятков лет назад запрещали спектакли и фильмы, где привлекательно изображалась досоветская жизнь. Зато мы знали из подобострастных очерков, что Сталин обожал простой суп-харчо с большим количеством чеснока, видели на тысячах экранах и во множестве представлений, как Чапаев катал по столу картофелины, Буденный с Ворошиловым ели деревянными ложками борщ, а шолоховский Соколов на страх врагам выпивал без закуски стакан водки. В школе нам внушали, что до семнадцатого года страну в основном населяли голодающие бедолаги-труженики. Одновременно какими-то уголками приоткрывалась и другая жизнь — как правило, из книг классиков, но чеховско-бунинские дворяне представляли тот слой бытия, который — нам объяснили — значения не имел, а теперь вообще ушел и больше никогда не вернется.
Свежая советская знать быстро научилась жить по своим правилам, создала для себя отдельные системы лечения, питания и всего остального. Она была хамовата и не шибко образованна, отгораживаясь от так называемых широких народных масс системой собою же изобретенных и узаконенных привилегий, введя цирк с жонглерами и кинофильмы о передовиках производства в жанр главнейших искусств для осчастливленного большевиками народа. Застолья перешли в статус «приема пищи»; в образцовых фильмах «простые люди» не мудрили, как чеховские интеллигенты, а смеялись и ликовали у столов, уставленных тарелками с винегретом, гранеными стаканами и бутылками под стать этим стаканам. А затем, как в фильме «Кубанские казаки», красивые колхозницы с орденами во всю грудь ехали на грузовиках с арбузами и пели о немыслимом счастье. От дореволюционных пиров на ночлежных нарах, где краснобайствовали горьковские Актеры и Челкаши, до сталинских партийных выпивонов, где каждое слово ставилось на учет, опрощение нашей жизни уходило в традицию.
«Книга о вкусной и здоровой пище» — библия советского питания — учила нас введению в организм жиров, белков и углеводов без особенных изысков, «по-простому».
Первая советская поваренная книга написана какой-то К. Дедриной и с 1918 года многократно переиздавалась. Называлась она: «Как готовить на плите и примусе. Настольная поваренная книга для быстрого приготовления простых и дешевых обедов». И никаких фокусов…
Это достаточно спорные заметки, но мне захотелось вспомнить о том, что была когда-то у нас и другая жизнь, не с бутербродами на газетке и не с кашей у костра, как вершинной формой застолья. Как-то я наткнулся на запись П. Вяземского о том, что давным-давно, в начале XIX века, его друг великий поэт А. Пушкин «съел почти одним духом двадцать персиков, купленных в Торжке». Лет через сто после этого события произошел Октябрьский переворот в Петрограде, и я попытался подсчитать, сколько лет и какой власти должно было пройти, чтобы в Торжке снова появились в свободной продаже персики…
Старинный город Белая Церковь расположен вблизи от Киева; английский врач-путешественник два века тому назад восхищался там садами А. Браницкой, которая заявляла: «Каждая страна может и должна себя довольствовать». В белоцерковских садах у Браницкой упомянутый англичанин «насчитал пятнадцать сортов фруктов. Персики, дыни и яблоки превосходного вкуса…». Где они сегодня, эти сады?
Была ведь в стране и такая, и этакая жизнь. Вспомните, насколько разнообразен у Гоголя рассказ о современных ему застольях: «Пасюк сидел на полу по-турецки перед небольшою кадушкою, на которой стояла миска с галушками… Не подвинувшись ни одним пальцем, он наклонил слегка голову к миске и хлебал жижу, схватывая по временам зубами галушки», или: «Обед был чрезвычайный: осетрина, белуга, стерляди, дрофы, спаржа, перепелки, куропатки, грибы… Бездна бутылок, длинных с лафитом, короткошеих с мадерою, прекрасный летний день, окна, открытые напролет, тарелки со льдом на столе, отстегнутая последняя пуговица у господ офицеров, растрепанная манишка у владетелей укладистого фрака…» Естественно, что огромный народ жил, трудился и ел по-разному.
Сегодня хочется многое восстановить и в памяти, и в жизни. Очень интересны не только блюда, которые подавались на столы в разных регионах; характерен и ритуал, сопровождавший застолья. Если еда могла отличаться в зависимости от местности или национальной кухни, то застольный порядок в пределах одного государства бывал не столь разнообразен, особенно в городах. Поэтому иногда я, говоря «у нас», имею в виду всю страну, рухнувшую в октябре 1917-го, в которой я и вы никогда не жили, но которая была общей для многих из наших предков. Нравится она кому-то или нет, но прадеды с прапрадедами жили именно в ней.
Раздумывая о том, как и что именно ели до разрушения государства большевиками, я наткнулся в книге историка отечественных застолий профессора П. Романова на меню комплексного обеда в петербургском ресторане «Тулон» (были подобные рестораны и в Москве, и в Киеве, и в Одессе, разве что в удалении от столиц все стоило дешевле). Итак, вот это заурядное меню от 15 января 1897 года:
1. Суп марилуиз. Консоме легюм. Пирожки разные.
2. Стерлядь по-русски.
3. Седло дикой козы с крокетами. Соус поврат.
4. Жаркое пулярды и куропатки. Салат.
5. Сыр баварский.
Стоимость такого обеда была 1 (один) рубль. Чиновник невысокого ранга получал около ста рублей в месяц, так что вполне мог выдержать подобные расходы. Рабочим, получавшим около 25 рублей в месяц, бывало труднее, но не намного. Помню, как бабушка рассказывала мне о своих походах на рынок с одной только денежной мелочью в сумочке. В начале XX века килограмм говядины стоил чуть больше 30 копеек, два фунта сахарного песка обходились в те же три гривенника, а сливочное масло было уже по четыре гривенника за кило. Мяснику, который ежедневно отпускал в долг кости с остатками мяса на них и обрезки для пропитания домашних собак и кошек, полагалось платить меньше рубля в месяц — копеек семьдесят — восемьдесят…
Прохаживаясь взглядом по книгам и справочникам, изданным в разное время и в разных странах, разговаривая со знающими людьми, листая старые книги, я писал эти заметки, не претендуя ни на всеохватность, ни на безошибочность. Задумал я их давно, поэтому не исключаю, какие-то факты могли промелькнуть в моих еженедельных колонках. Простите за это. Забавы ради прилагаю к каждой главке рецепт блюда, которое умею готовить сам, — для полноты картины…
1
В 1908 году профессор Новороссийского университета в Одессе, основавший там же одну из первых в мире бактериологических станций, Илья Мечников получил Нобелевскую премию за исследование о пользе кисломолочных продуктов, в частности простокваши. Но научные работы мудрого земляка вовсе не доказывают, что наши соотечественники
