— Надя, — тупо позвал Пашка. — Катя?
Н-на… К-ка…
Женщины его не услышали. Продолжали лежать, как лежали, перепачканные кровью с головы до ног, особенно с головы. На Пашкин голос отреагировал только Миша. Осторожно приблизившись, он огрел Пашку сковородкой по темечку. Окровавленные тела и пол сразу исчезли из Пашкиного поля зрения, и это принесло невероятное облегчение.
Ничего не стало. Пашки тоже как будто не стало, хотя он вроде бы как лежал там, где его свалил удар. Рядом валялся топор, лезвие которого было облеплено красными волосами. Комната выглядела так, словно в ней буйствовал свихнувшийся мясник.
Молодой человек, представившийся Мишей, достал мобильный телефон и вызвал полицию.
— Убийство на бытовой почве, — сказал он. — Двойное. Житель дачного поселка «Металлург» напился и зарубил топором свою семью. Кандыбин его фамилия. Четвертый дом по Первой Садовой улице. Нет, не сбежал. Лежит пьяный. Нет, не представлюсь. Я не буду выступать в качестве свидетеля. Опасаюсь мести преступника.
Оборвав разговор, молодой человек выковырнул из телефона чип-карту, заменил ее другой и набрал другой номер.
— Уходим, — негромко сказал он. — Порядок. Все отдыхают.
Еще раз окинув придирчивым взглядом жилище, он направился к выходу. Его лицо сохраняло полнейшую невозмутимость, словно все, что тут произошло, было для него делом совершенно обычным.
Мирная инициатива
— Сука! — прошипел Кораблев, после чего добавил еще несколько слов различной степени грубости.
Чтобы не возмущать поборников нравственности, отметим, что краткая тирада Кораблева могла быть адресована собаке, которая пробежала слишком близко и чем-то его расстроила. Кораблев ведь находился на природе, где всякой живности хватает. На своем участке он мастерил душевую кабинку. Точнее, пытался мастерить.
В свое время Кораблев привез на дачу из родного НИИ двенадцать дюралевых шкафов от электронно-вычислительной техники, благополучно списанной и растащенной на цветные металлы. В разобранном виде они никому не мешали и вполне умещались за сараем, однако супруга Кораблева почему-то невзлюбила их и требовала, чтобы этот хлам, как она выражалась, был убран.
Всеволод Валентинович Кораблев, человек бережливый и хозяйственный, такому разбазариванию добра противился. Доказывая пользу дюралевых пластин, он две из них использовал в качестве продолжения дорожки к уборной, а еще четырьмя накрыл крышу протекающего сарая. Тем не менее материала оставалось еще вполне достаточно, как и простора для полета фантазии, так что Кораблев занялся делом.
Проект продвигался тяжко и медленно. Уже дважды удавалось скрепить стены кабинки болтами с гайками, водрузить на специальную раму с ножками, но ее то перекашивало, то дверь отваливалась, а то вся конструкция разваливалась, грозя создателю увечьями различной степени тяжести.
Кораблева все чаще наведывалась на место работ и нервировала мужа своими саркастическими и, главное, некомпетентными замечаниями.
— Брось ты это старье, Сева, — говорила она, морщась. — Ну что ты возишься со своей рухлядью? Купим лучше готовую кабину, новую, легкую.
— Зачем выбрасывать деньги на ветер? У меня что, рук нет?
— Руки-то есть, да только…
Жена деликатно замолчала, не желая травмировать мужа своим видением того, какие именно у него руки и откуда они растут. Но тут Кораблев взбеленился, потому что ему и прежде доводилось слышать разные обидные высказывания по этому поводу.
— Что «только», что «только»? — кипел он. — Да я эту дачу сам по кирпичику, по досточке собрал. Мне кабинку собрать — плевое дело. Просто тут отверстия неправильно просверлены. Перекос получается, видишь? — Нагнувшись, он принялся громыхать рассыпавшимися панелями. — Возьму дрель, просверлю новые дырки, и будет лучше магазинной.
— Но раньше ведь эти шкафчики как-то держались, — возразила жена.
Резон в ее словах присутствовал, а потому Кораблев разнервничался еще сильнее.
— Ра-аньше, — передразнил он. — Ты еще цены прежние вспомни. Раньше много чего было. Я лабораторией заведовал, и мы могли себе позволить каждый год на юг выезжать. А теперь дальше дачи не сунешься, цены кусаются. — Выпрямившись, он пнул ни в чем не повинную дюралевую боковину. — Горбатишься, горбатишься, а вместо благодарности одна критика.
— Я не критикую, — поспешила заверить его супруга. После чего совсем непоследовательно добавила: — Твою конструкцию, даже если получится, потом ведь разбирать придется. Опять целый день промучаешься. Я тебя сколько прошу виноград подвязать, а ты со своим мавзолеем возишься.
Кораблев недоумевающе посмотрел на нее.
— Зачем разбирать?
— Так ведь утянут же и на металлолом сдадут.
Кораблев нахмурился. Опять жена была права, однако дух противоречия не позволял сдаться так просто. Он хотел сказать, что обошьет кабину фанерой и покрасит, чтобы замаскировать наличие алюминиевого сплава, но не успел. Во двор вошел незнакомый подросток лет четырнадцати. Остановился у входа и уставился на Кораблевых наглыми выпуклыми глазами.
— Тебе чего? — нелюбезно спросила жена, недолюбливавшая всех тинейджеров сразу. — Ищешь кого?
— Вас, — сказал парнишка.
— И чего тебе надо? — вмешался Кораблев, который тоже с подозрением относился к молодому поколению, от которого ничего хорошего не ожидал.
— К вам люди приходили, — сказал парнишка.
Он был в шортах, драной футболке и кепке, нахлобученной козырьком назад.
«Пугало огородное», — подумал Кораблев, медленно выдвигаясь вперед.
— Какие люди? — спросил он.
— Насчет продажи участка, — был ответ.
— И что? — насторожилась Кораблева, следуя в фарватере мужа.
— Они интересуются, когда вы бумаги подпишете, — сказал тинейджер.
— Твое какое собачье дело? — совсем уже грубо спросил Кораблев.
— Меня прислали узнать.
— Ты этот, риелтор? — язвительно осведомилась Кораблева. — Бизнесмен малолетний?
Слово «риелтор» заканчивалось у нее слогом «ер», а «бизнесмен» произносился с мягким знаком в середине, придавая термину пренебрежительный оттенок.
— Я посол, — представился лупоглазый отрок, уточнив: — С мирной инициативой пришел.
Солнце шпарило вовсю, но у Кораблева внезапно похолодела спина. Как будто обильный пот испарялся на ветру, хотя ветра никакого не было. Стрекотали невидимые кузнечики, гудели пчелы. Во дворе четы Кораблевых стоял малолетний пришелец и нахально пялился на них, будто знал нечто такое, чего не знали они.
Он внушал Кораблеву смешанные чувства.
