В последние дни пребывания в Астрахани Аксаков сделал неприятное открытие: оказывается, товарищи его недолюбливают. Его энергия и добросовестность кололи глаза. Вот еще одна сторона ревизии: будешь относиться к делу слишком серьезно – вызовешь неприязнь и раздражение своих же сослуживцев.
В конце 1844 года Иван Сергеевич возвратился домой.
Всю зиму провел в Москве, исполняя прежнюю должность секретаря в Правительствующем Сенате. Летом следующего года живет в Абрамцеве, наслаждаясь спокойствием и тишиной нового семейного гнезда. Осенью опять отправляется в длительный вояж, на этот раз в Калугу, в качестве товарища председателя Калужской уголовной палаты.
Казалось, пребывание в Астрахани уже достаточно просветило молодого чиновника. «Я решительно убеждаюсь, что на службе можно приносить только две пользы: 1) отрицательную, т. е. не брать взятки, 2) частную, и то только тогда, когда позволишь себе нарушить закон», – писал Иван Сергеевич за несколько месяцев до отъезда в Калугу. Но несмотря на такое убеждение, он снова решил испытать судьбу.
В сентябре Аксаков прибыл на место. Калуга ему понравилась: «город большой, чистый, мощеный, здания есть прекрасные, виды чудесные». Особенно красивый вид открывался от собора и бульваров на Оку и Заречье. После астраханского зноя, жары, пыли приятно действовали умеренно теплый, освежающий воздух, чистота и опрятность. Но что касается порядков и нравов, то они во многом были такие же.
Об этом в первые же дни невольно напомнила Ивану Сергеевичу хозяйка, выразив восхищение выгодным местом своего квартиранта. «2500 рублей жалованья да еще по крайней мере десять тысяч доходу!» Аксаков спросил, что она разумеет под «доходами», и та «очень серьезно и наивно отвечала, что подарки, платы, словом, взятки». Аксаков сказал, что взяток не берет. Хозяйка не сдавалась: «Ну, так поживете здесь, привыкнете… Вот такой-то сколько берет!.. Вот А. Н. прежде тоже не брал, ну а теперь, может быть, и берет». Аксаков переменил разговор, так как спорить было бесполезно: хозяйка выражала общепринятое мнение.
На балу у губернатора Иван Сергеевич встречает лица, которые «за мошенничество и взятки преданы суду нашей уголовной палаты». Как ни в чем не бывало они играют в карты, сплетничают, лихо отплясывают. Хозяйка бала (бал был устроен в частном доме), полицмейстерша Катерина Ивановна, будучи еще городничихою в Малоярославце, самовольно учреждала налоги и собирала подати с населения, а теперь, когда мужа ее перевели в губернский город полицмейстером, она «вместо него управляет полицией».
А вот сцена как будто из «Ревизора»: «За ужином последовали тосты о здоровье и благополучии X., и X. обходил общество и благодарил, а тузы общества отвечают про себя ему бранью…». Совсем как Земляника или жена Коробкина, которые поздравляют городничего с выгодным замужеством дочери, а втайне желают ему: «Черт тебя побери!» и «Чтоб ты пропал!»
Глава двадцать первая
«Простое сердце, ум свободный…»: Иван Аксаков и Смирнова-Россет
Но была у Ивана Аксакова в Калуге встреча, которую он ожидал с нетерпением, которая, он надеялся, скрасит тяготы и скуку провинциальной жизни.
Незадолго до приезда Ивана Сергеевича в Калуге поселилась Александра Осиповна Смирнова-Россет: ее муж Н. М. Смирнов получил здесь место губернатора. Александра Осиповна славилась красотой, умом, тонким художественным вкусом, духовной независимостью, которую она сумела сберечь, будучи фрейлиной императрицы, приближенной к августейшей фамилии. Это о ней, черноокой Россети, сказал Пушкин, что в тревоге света она
…сохранила взгляд холодный,Простое сердце, ум свободныйИ правды пламень благородныйИ как дитя была добра…Это к ней обращался Лермонтов:
Без вас хочу сказать вам много,При вас я слушать вас хочу;Но молча вы глядите строго,И я в смущении молчу.Это ей посвящали стихи Вяземский, Хомяков, Туманский…
Иван Сергеевич мог еще не знать, что приведенные только что стихи Пушкина или Лермонтова относятся именно к Смирновой, но молва об уме и обаянии этой женщины не обошла и его. Известно было Ивану Аксакову и то, что с Александрой Осиповной дружил Гоголь, который Сергею Тимофеевичу сказал о ней: «Едва ли найдется в мире душа, способная понимать и оценить ее».
Аксаков писал своему товарищу по Училищу правоведения Д. А. Оболенскому: «Я никогда, ты знаешь, не мечтал, не очаровывался, но тут вообразил себе, что все в ней гармония, все диво, все выше мира и страстей (тут Иван Сергеевич невольно прибегнул к словам из другого пушкинского стихотворения – «Красавица». – Ю. М.)… Думал, что один вид ее породит такие волнения в душе, даст столько стихов, да каких, не прежних…»
Однако первая встреча несколько разочаровала Аксакова. Александра Осиповна была в плохом настроении, все ее раздражало и сердило. С Иваном Сергеевичем, впрочем, она повела себя очень просто, ни разу не заставила его, застенчивого от природы, сконфузиться, но в этой простоте ему почудилось что-то оскорбительное – равнодушие, что ли, или просто холодность. Аксаков подумал, что никогда не решится читать ей свои стихи, «где есть хоть малейший оттенок чувства, мечты».
Не показалась Александра Осиповна и такой красивой. Лишь одно он вынужден был признать, несмотря на невыгодное общее впечатление, – ее ум. «Что Смирнова олицетворенный ум, – в этом нельзя сомневаться». Прошло несколько дней, Иван Сергеевич стал бывать в губернаторском доме чуть ли не каждый вечер. Впечатления его от Смирновой смягчились, вернее – усложнились: многое в ней по-прежнему ему не нравилось, но зато сильнее стало желание «разгадать эту непонятную женщину».
Уступая просьбе Смирновой, знавшей, что Аксаков пишет стихи, он изменил своему слову и дал ей почитать «Жизнь чиновника». Потом и некоторые последние стихи, включая еще не завершенную поэму «Мария Египетская», на которую возлагал особенно большие надежды. Смирнова поэму похвалила. При этом «она сделала такие верные замечания на некоторые стихи», что заставила Ивана Сергеевича по-новому посмотреть на свое произведение. Да, в уме и вкусе Александре Осиповне не откажешь.
«Вообразите, что она, будучи фрейлиной, еще в 1829 году читала Киршу Данилова! – с удивлением сообщал Иван Сергеевич родителям. – Кто мог это знать и заметить, особенно тогда». Речь идет о книге «Древние русские стихотворения», изданной в 1804 году в Москве и впервые познакомившей читателей со многими замечательными произведениями старинной отечественной литературы (второе издание: «Древние российские стихотворения», 1818).
Сделал для себя Иван Сергеевич и другие открытия: «Я не знал, что Пушкина стихи «среди толпы холодной…», также Лермонтова «без вас хочу сказать вам много…» – относятся к ней».
И все же что-то в отношении этой женщины к нему оскорбляло Аксакова. Простота ее обращения, доходившая до фамильярности, казалась ему пренебрежением к его собственному мнению. Не нравилась и свойственная ей манера говорить шутливо о серьезных вещах; иногда вообще трудно было понять, шутит она или нет. Важную тему она обыкновенно сводила к пустякам и анекдотам,
