Спустя год в гоголевском сборнике «Миргород» (1835) появилась повесть «Старосветские помещики». Произведение привело Станкевича в восторг. «Это прелесть!.. Как здесь схвачено прекрасное чувство человеческое в пустой, ничтожной жизни!» – писал он Неверову 28 марта 1835 года. И несколько позднее, 4 ноября, Станкевич отмечал, что Гоголь лучший русский «романист»: «Это истинная поэзия действительной жизни».
Примерно в начале 1836 года, еще до публикации в журнале «Современник» (1836, т. 1), прочитали в кружке повесть «Коляска». К. Аксаков вспоминает: «Станкевич достал как-то в рукописи „Коляску” Гоголя… У Станкевича был я и Белинский; мы приготовились слушать, заранее уже полные удовольствия. Станкевич прочел первые строки: „Городок Б. очень повеселел с тех пор, как начал в нем стоять кавалерийский полк…” – и вдруг нами овладел смех, смех несказанный; все мы трое смеялись, и долго смех не унимался. Мы смеялись не от чего-нибудь забавного или смешного, но от того внутреннего веселия и радостного чувства, которым преисполнились мы, держа в руках и готовясь читать Гоголя. Наконец смех наш прекратился, и мы прочли с величайшим удовольствием этот маленький рассказ…».
В эпизоде чтения «Коляски» выразились, кстати, комические способности Станкевича. «Станкевич читал очень хорошо; он любил и комическую сторону жизни и часто смешил товарищей своими шутками».
В том же 1836 году появился «Ревизор» – в печати и на сцене, вначале в Петербургском Александринском театре (премьера состоялась 19 апреля) и несколько позднее, 25 мая, – в Москве.
В кружке Станкевича все было настроено на ожидание «Ревизора». И вот – комедия прочитана, увидена на сцене.
Вначале «Ревизор» понравился Станкевичу меньше других гоголевских произведений. «„Ревизор” далеко отстал от „Миргорода”, – писал он 21 июня 1836 года. – Это – не его род. Но и тут талант».
Через несколько месяцев Станкевич снимает свои оговорки. По поводу игры Щепкина – Городничего, очень хорошей игры, Станкевич замечает, что все же в первом акте актер «не постиг, кажется, Гоголя». Так говорят о высоком образце, постижение которого дается не сразу.
Есть еще одно малоизвестное свидетельство, передающее отношение Станкевича к «Ревизору». Сестра его Александра (в замужестве Щепкина), говоря о том, что Станкевич «очень ценил Гоголя», упоминает два произведения – «Ревизор» и «Вечера на хуторе близ Диканьки». Эти вещи «часто читал он вслух, и они веселили его, он много смеялся. Многое из Гоголя входило как бы в поговорки в нашей семье…».
Словно подтверждая эту мысль о пословичном, афористическом характере гоголевского творчества, Белинский уже с июня 1836 года, только прочитав комедию, начинает обильно цитировать ее в своих статьях. «Что делать? фразы г. Гоголя так сами и ложатся под перо». Вскоре он печатно назовет «Ревизора» «превосходным» произведением.
А вот Неверов «Ревизора» не принял. В этом заключалась своя логика: тому, кто восхищался Бенедиктовым или Тимофеевым, трудно было понять последние, наиболее зрелые произведения Гоголя. Романтические повести из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки», героическую эпопею «Тарас Бульба» такие читатели встречали с одобрением и интересом; но те произведения, в которых Гоголь обратился к современной жизни, с ее пошлостью, гнетом мелочей, – эти произведения казались уже недостаточно серьезными и глубокими.
9 мая 1836 года, через каких-нибудь двадцать дней после премьеры «Ревизора», Неверов писал из Петербурга М. Бакунину: «В литературе только замечательно, что все здесь в восторге от Гоголева «Ревизора», но он мне вовсе не нравится… Ни одна плоскость, ни один фарс у меня не вызовут улыбки: мне скучно и я зеваю… Но я боюсь говорить об этом, потому что мне уже досталось выдержать много разных споров и в том числе с почтеннейшим Тимофеем Николаевичем. Как я люблю „Тараса Бульбу”, „Вечера на хуторе…” и другие произведения Гоголя, столь же мне противно читать „Невский проспект”, „Ревизора” и подобные пошлости в писателе, обладающем сильным талантом».
«Почтеннейший Тимофей Николаевич», который возражал Неверову, – это Грановский, недавно сблизившийся со Станкевичем и его друзьями. Грановский, проживая в Петербурге, дружил с Неверовым, что не мешало ему вести с ним жаркие эстетические споры по поводу премьеры «Ревизора».
Через многие мили столь же страстно вел спор за Гоголя и другой член кружка – Константин Аксаков. В мае 1836 года он писал М. Г. Карташевской из Москвы в Петербург: «Я уже читал „Ревизора”, читал раза четыре и потому говорю, что те, кто называет эту пьесу грубою и плоскою, не поняли ее… Гоголь истинный поэт… Если он смеется над жизнью, над нелепостями, которые в ней встречает, то поверьте, что в это время на сердце у него тяжело, и он, смеясь над людьми, любит их и огорчается их недостатками».
Позднее П. Анненков с полным основанием писал в своей книге о Станкевиче: «Станкевич и весь круг его поняли с первого раза смех, производимый созданиями Гоголя, весьма сериозно, почти так, как понимал его впоследствии сам автор».
Но еще до появления «Ревизора» членам кружка – москвичам – удалось лично встретиться с Гоголем, хотя встречи были беглыми, недолгими.
В мае 1835 года, находясь в Москве проездом в Васильевку, Гоголь заглянул на спектакль в Большом театре. Вошел в ложу своего знакомого Сергея Тимофеевича Аксакова, рядом с которым сидел его сын Константин, который уже встречался с Гоголем раньше, в июне 1832 года.
«Нечего говорить, – вспоминает С. Т. Аксаков, – как мы были изумлены и обрадованы. Константин, едва ли не более всех понимавший значение Гоголя, забыл, где он, и громко закричал, что обратило внимание соседних лож. Это было во время антракта».
Вскоре в ложу вошел другой участник кружка А. П. Ефремов, и Константин шепнул ему на ухо: «Знаешь ли, кто у нас? Это Гоголь». «Ефремов, выпуча глаза также от изумления и радости, побежал в кресла и сообщил эту новость… Станкевичу…»
Гоголь, правда, в театре не задержался. Заметив движение в публике, свидетельствующее об интересе к нему, он вскоре оставил ложу.
Через некоторое время, в один из майских дней 1835 года, Гоголь решил прочитать у Аксаковых свою новую комедию «Женитьба». Аксаковы жили тогда на Сенной площади у Красных ворот (позднее Красноворотный проезд, д. 3). Присутствовали Константин Аксаков, Станкевич, Белинский.
«Но, увы, ожидания наши не сбылись. Гоголь сказал, что никак не может прочесть нам комедию, а потому и не принес ее с собой», – вспоминает С. Т. Аксаков.
Но все же друзьям удалось снова повидать любимого писателя. Для Белинского это была, кажется, первая встреча с Гоголем.
Возникает вопрос: почему же Станкевич, Белинский и другие, недооценивавшие многие зрелые произведения Пушкина, безоговорочно приняли Гоголя? Разве Гоголь менее глубок или менее труден, чем Пушкин? Конечно, нет. Просто
