Мы с Генри встречались долго, и я чувствовала, что стала частью его жизни, близко познакомившись с его друзьями и их семьями. Я знала, что у него есть дети. Понимала, что ему трудно будет их покинуть. Но мне так нравилось быть с ним, что дело того стоило. Проходили неделя за неделей и месяц за месяцем, а я всё надеялась, что однажды он придёт ко мне и останется навсегда.
Хуже всего мне приходилось по праздникам. Рождество. Новый год. Это было ужасно. Я оставалась одна. Сидела и ждала, когда он сумеет вырваться из дома для очередной короткой встречи. Он всегда опаздывал, а порой и вовсе не приходил. Иногда тайком звонил, но от этого становилось только хуже. Несколько раз он отсылал меня перед праздниками прочь. Заказывал билеты в Вегас или на Карибы и обещал, что приедет к Рождеству или после того, как проведёт время с детьми. Я улетала вместе с другими девушками. Сестрой Томми, например, которая тоже встречалась с женатым мужчиной. Когда Генри так и не появлялся, я из вредности задерживалась там ещё на неделю, нарочно загоняя на космическую высоту счета за отель.
Но всё остальное время я проводила с ним и его друзьями, и мы стали очень близки. В конце концов такая жизнь начала казаться мне почти нормальной.
Карен. Я начала подозревать, что Генри меня обманывает, незадолго до того, как его отправили в «Райкерс-Айленд» за контрабанду сигарет. Я была беременна Рут и просто что-то почувствовала. Полагаю, разных тревожных звоночков был миллион, но, учитывая обстоятельства, кто стал бы их слушать? Доказательства должны были оказаться прямо перед моим носом, чтобы я решилась признать очевидное. Тем летом мне позвонила подруга и сообщила, что видела нас с Генри в подъезде соседнего дома, когда проезжала вместе с мужем мимо «Сьюта». Она хотела остановиться и поздороваться, но её муж возразил, что у нас, кажется, ссора, поэтому они проехали мимо. Подруге я ничего не сказала, но точно знала, что не ссорилась с мужем ни в каком подъезде. Значит, он был с другой женщиной.
Иногда я звонила Генри в «Сьют» и просила позвать его к телефону, не уточняя, кто я. Пару раз мне отвечали: «Сейчас, Лин» или «Подожди, Лин». Лин? Какая такая Лин?
Когда я пыталась заговорить об этом, всегда начиналась ссора. Он злился и начинал орать, что я ведьма, а иногда вообще уходил из дома на день или два. Это страшно угнетало. Я могла кричать и обвинять его сколько угодно: он просто делал вид, что не слышит меня, и начинал расхаживать по дому, собирая вещи. Он утверждал, что я всё выдумываю, а ему и без моих скандалов хватает головной боли. Но никогда ничего не отрицал напрямую, просто бесился.
Вот почему я заставила его переехать из Айленд-парк в Квинс. После того как офис окружного прокурора устроил облаву в пиццерии и арестовал Рэймонда Монтемурро, я заметила двух мужчин, сидевших в машине у нашего дома и украдкой фотографировавших меня и детей. Это оказалось удачным предлогом. В ту же ночь я рассказала Генри о слежке. Объяснила, что в Нассау стало для нас слишком «горячо». Он согласился. Через несколько недель мы перебрались в Рего-парк, в квартиру с тремя спальнями и террасой, всего в пяти километрах от «Сьюта».
«Сьют» служил Генри офисом, и я начала появляться там на час или два каждые пару дней. Сказала, что хочу приглядывать за счетами, но на самом деле внимательно смотрела по сторонам. Там постоянно болталась куча народу. Одна девушка, Линда, работавшая в соседнем магазине свадебных платьев, приходила на обед и часто задерживалась. Она была такой жалкой кошёлкой, что я никак не могла сложить два и два. Не обращала на неё внимания. Мы впервые пообщались в Хэллоуин, на вечеринке в квартире одного из наших общих друзей. Я была с Генри, а она делала вид, будто пришла с братом хозяина квартиры. Всё время плакала. Я зашла за ней в ванную и сказала, что если парень так сильно её огорчает, то его следует бросить. Она разрыдалась ещё сильнее. Я была настолько глупа, что протянула ей салфетки.
Но она продолжала ошиваться в «Сьюте». Не раз, отправляясь развлекаться с Генри, я видела, как она сидит в баре и льёт слёзы в стакан. Я думала, она просто пьяная. Мне и в голову не приходило, что она рыдает из-за Генри, который уходит со мной.
Наконец, однажды наш китайский шеф-повар просветил меня. Я в очередной раз позвонила в «Сьют», и кто-то опять назвал меня «Лин». Я примчалась туда и устроила скандал. Впала в истерику. Я была с Джуди и огромным, словно дом, животом с Рут. Я вышла из себя. Бросилась на кухню и вцепилась в несчастного шефа. Он едва говорил по-английски. Но я желала узнать, кто такая Лин. «Нет Лин! Нет Лин! — повторял он. — Линда — это Лин! Линда Лин!»
Я сорвалась с катушек. Узнала на кухне её адрес, потому что они часто доставляли ей еду. Она никогда сама не готовила и не убиралась. Я схватила дочку и направилась к дому Линды. Она открыла дверь подъезда, потому что по домофону не поняла, кто я, но, когда мы поднялись к дверям её квартиры и я закричала, что хочу поговорить, она притворилась, будто её нет дома. Не открывала дверь. Я позвонила в дверь. Она всё равно не открывала. Я трезвонила два часа кряду, но она продолжала прятаться.
Линда. Эта чокнутая дамочка орала под дверью. Начала истерить. Вообразила, будто Генри у меня в квартире. Кричала, что слышит, как он убегает по пожарной лестнице. Отчаянно пыталась удержать его и сама же сводила его с ума.
Она и раньше подозревала нас. Вот почему она начала постоянно торчать в «Сьюте», но нам с Генри некоторое время удавалось скрываться от неё. Однажды, незадолго до её набега на мой дом, Генри взял меня с собой в Нассау на Багамах. Хотел увезти Поли из страны на уикенд, немного развеяться, прежде чем старичок в очередной раз сядет в тюрьму.
Генри сделал для
