..Между тем, деструктивные исторические события, имевшие место в стране в последние годы, что характерно, не ощущаются здесь каким-то внутренне обусловленным процессом — это явное внешнее воздействие, влияние катастроф и неустройств в соседних странах. Механизмы саморегуляции в конечном счёте воспреобладали, и недаром знаменитый «Тунисский квартет» получил в этом году Нобелевскую премию мира: маленькая страна сумела дать всей планете, и в том числе арабоязычному миру, образец тонкой и упорной коллективной работы по налаживанию стабильности и согласия в своём обществе.
Я верю в Тунис, знаю, что страна сможет погасить негативные импульсы, и стать новой, «карфагенской» точкой сборки для североафриканского и средиземноморского гуманитарного пространства. Слишком обширен и позитивен здешний опыт межкультурного диалога, и слишком симпатичны традиции терпимости и здравого смысла.
А сама «карфагенскость» Туниса и Магриба (и шире, всех арабских стран: растекающийся по Средиземному морю, выплёскивающийся в Атлантику и Индийский океан Арабский мир — это ведь и есть новый Карфаген!), культурный карфагенизм, что бы ни стояло за этим термином — абсолютно необходимая компонента полнокровной жизни здешнего участка человеческой вселенной. Здешнего — в расширенном смысле: я говорю как минимум обо всём Средиземноморье и прилегающих регионах. С момента исчезновения исторического Карфагена это пространство страдает от однополюсности и несбалансированности, оно будет естественно поляризоваться так или иначе… Европейскому дискурсу — понимаемому как наследие Pax Romana — жизненно необходим рабочий противовес в виде такого, пусть даже совсем условного, Carthago. «На то и щука в море, чтобы карась не дремал», — эта русская пословица пришла в голову вроде бы не очень к месту, но что пришло, то пришло. Мирный договор подписан, теперь плодотворное соперничество, переходящее в сотрудничество, продолжится в цивилизованных, как бы скучно это порой ни выглядело, рамках.
Планета и обитатели
Сакральный детектив[54]
(О книге Елены Ханги «Про всё»[55])
Один её прадед по матери был афроамериканским баптистским проповедником, другой — ортодоксальным раввином в Варшаве. Дед по отцу — имамом суннитского толка на Занзибаре. Сплетённые силовые линии трёх мировых религий, пронизывающие три континента, и обусловили, вероятно, то магнитное поле, которое сорвало её однажды с места и швырнуло через океан на поиски своих генетических и духовных корней.
Книга Елены Ханги «Про всё» концентрирует в себе это религиозного оттенка напряжение, — что может несколько обескуражить читателя, предвкушающего вальяжные мемуары признанной общественной деятельницы и скандально известной телеведущей. Вместо перечня жизненных успехов мы раскрываем журналистскую исповедь, дневник беспокойной души, полный непрестанных силлогизмов о природе человеческого отчуждения, нетерпимости и малодушия. Как будто она, Ханга, дала обет думать о моральной подкладке происходящего даже на подиуме телепередачи о нелёгком российском эросе.
Текст отчётливо делится на две неравные части. Две трети книги составляет почти детективная история исследования Еленой своих чёрно-белых истоков в Америке и Африке. Чуть ли не с первых страниц начинаешь чувствовать сакральную подоплёку этих изысканий, вызванных, казалось бы, вполне мирскими причинами (заказ на книгу об истории семьи). Ключевые моменты «экспедиции» (героиня задаёт про себя вопросы умершим родственникам, людям разных рас), как и аналогичные эпизоды с матерью автора, имеют откровенно мистическую окраску. «Я преклонила колени, чтобы положить цветы на могилу, — вспоминает мама, — и испытала какое-то особое чувство, вызванное присутствием американских родственников папы. Словно восстановилась давно оборванная связь. Ничего подобного со мной прежде не случалось». Все члены семьи автора на тех или иных этапах были преподавателями, и в книге как бы рефреном возникают схожие ситуации, когда в очередной далёкой стране персонаж неожиданно знакомится с благодарным учеником своей бабушки или отца («сцена, конечно, для сериала…»). Проблема духовного учительства, наставничества крайне важна для автора, и эта линия причудливо переплетается с историей мировых идеологий. Вот найденная героиней на индоокеанском острове родная бабушка открывает потаённый сундук, в котором десятки лет хранит книги казнённого врагами сына. Это многотомник Ленина на английском, привезённый в 1931 году из США в СССР другими бабушкой и дедушкой героини…
Семья у автора, ничего не скажешь, необычная. Матушка, Лили Голден — один из крупнейших специалистов по африканской музыке. Отец — в своё время главный претендент на президентский пост в восточноафриканской стране. Американский прадед после отмены рабства достигает упорным трудом высокого социального статуса, становится чуть ли не единственным в южных штатах чёрным землевладельцем. Бабушка с дедушкой, молодые идеалисты, эмигрируют в Советский Союз, работают по контракту под Ташкентом, дружат с Полом Робсоном, едут с ним отдыхать на Кавказ, где мрачно беседуют об учащающихся арестах (это 37-й год). Оттенок исключительности в сюжете иногда перерастает в почти сказочный. В каком-то эпизоде мелькает афроамериканец по имени Иосиф Сталин. Лёгкий привкус обоюдной фантасмагории. Кому-то из заморских гостей вдруг чудится, что он на съёмках в Голливуде: мимо промчался на верблюде узбек с саблей на боку! Два континента, два мира как взаимный миф.
Вспоминается монография Проппа «Исторические корни волшебной сказки». Чтобы стать взрослым, либо стать самим собой, герой должен совершить некое трудное путешествие с не до конца определённой задачей, свершая по пути подвиги добра. Вспоминается также «Золушка» и другие классические сказки, где персонаж вдруг обретает если не утраченных богатых или именитых родных, то во всяком случае мудрых друзей-волшебников. Одно из самых волнующих мест книги — инициированная автором первая встреча чёрной и белой американских ветвей большой семьи… Впервые — по прошествии семидесяти лет — достигнуто взаимопонимание, это настоящий катарсис, то есть — очищение. А впереди героиню ждёт ещё вылазка к африканскому семейству отца, попытка понять построенный на патриархате исламский мир. Невольно напрашивается метафора некоей духовной Гондваны, мистического праматерика человечества, расколовшегося когда-то на разноцветные куски. И люди разных цветов кожи обречены на вражду и ненависть друг к другу, — но кто-то всё же должен взять на себя поиск утраченного целого! Ему достаётся труд и подвиг полюбить их,
