Соотнесение города с адом — жест понятный: урбанистическая аллитерация, обнажение метафизики родного топонима[11]. Главное было в другом. Для них тоже существует тайна Днепропетровска! Её романтические искатели, — а возможно, уже хранители, — продолжили то, от чего я когда-то малодушно отступился, предпочтя открыть свой квест примитивной циркуляцией бренного тела вокруг глобуса. При дальнейших визитах я искал сближения с мужественными и умными рыцарями городской тайны. Так на моём горизонте появились «старославянский монах» живописец-абстракционист Сергей Просветов, продвинутые культуртрегеры с диссидентско-лагерным прошлым (одному нет пятидесяти, другому и сорока: окрестные островки ГУЛАГа затонули вчера вечером) Семён Заславский и Артур Фредекинд; гениальный украинский актёр Михайло Мельник, создавший, вопреки рогаткам завистников и наплевательству властей, собственный монотеатр и уносящий диковинной игрой в катарсис даже не знающих языка; подвижник литературного самиздата, основатель славного двуязычного альманаха «Артикль» Юрий Малиночка; колоритный русский прозаик, собиратель хипповско-растаманского фольклора Дмитрий Гайдук (зависший сегодня где-то в нирване между Полтавой и Москвой), злой писатель с трагической нотой Александр Хургин.
..И вот, дорогой моему сердцу автор произносит, почему-то на дальнем Боспоре, ту самую фразу о подходящем городе. Спонтанное упоминание, в контексте наших прожектов, столь много когда-то значившего в моей судьбе города имело для меня — буксовавшего в догадках о надвигающемся футурологическом куске жизни и о конкретном театре дальнейших действий — как минимум терапевтический эффект. Бытовой экзистенциальный невроз на тему «что же будет со всеми нами?!» крепчал, судорожно хотелось подстегнуть свои утлые умственные способности диалогом с толковыми людьми. Крымский оракул устами Полякова внушил мне, что скромный полуторамиллионный город с двадцатью вузами и непременной Игренью (мозговой отстойник — дурдом в одноимённом пригороде), со строившимся 25 лет и таки пущенным на днях метро, Днепропетровск (по-свойски — «Днепр») и есть искомая третья игровая площадка в схеме «ретроспектива — интроспектива — перспектива культуры», после Форума в Крыму и Клуба в Москве. Заглавие напросилось давно: «Футурологический конгресс» — по названию смешной повести-антиутопии С. Лема.
Кстати, ещё одним загадочным проявлением города мне видится подозрительно большое (здесь слегка повышен природный радиационный фон) число рождённых им творческих колоссов, — правда, никто из них не стал пока Genius loci, как Айвазовский для Феодосии или Волошин для Коктебеля: оперившись, все улетали ещё в молодости. Отсюда родом советский Михаил Светлов, антисоветский Александр Галич, концептуалисты Илья Кабаков и Георгий Литичевский, писатель-эмигрант Фридрих Горенштейн, поэт-классик Лианозовской школы Ян Сатуновский. Здесь родился один из крупнейших скульпторов XX века Вадим Сидур. Нельзя забывать и таких титанов, как криминальный баритон Иосиф Кобзон, и днепродзержинский прозаик Леонид Брежнев, и, наконец, его тёзка Президент Кучма со всей свитой… Недаром частенько слышишь здесь гордое: «Мы — теневая столица Украины!». Имеются в виду и монструозный ВПК, и под стать ему «КВН», и «Что? Где? Когда?», и Брежнев с Кучмой, и сказочное всесоюзное открытие эпохи застоя — днепровско-криворожская мафия, — то-то нашенский фантомас «Матрос»[12], отсидев свои 15 лет, как раз сейчас вышел на свободу. Всё это — не подтверждения ли потенциальной исторической уникальности города? Предчувствие коей, возможно, и есть то самое ощущение тайны.
Наконец, «Днепр» — родина крупнейшего оккультиста XIX века, сдвинувшего крышу не одному поколению неофитов, — великой Блаватской. Здесь Е. П. родилась и — не побоюсь этого слова — возмужала, и отсюда берут истоки её матриаршие труды. А поборниками и фанатиками её учения освоены уже все пять континентов, ибо во всяком случае полгода в 1986 году со мной в антарктической экспедиции работал московский радиофизик, таскавший с собой перепечатку — ещё машинописную — фрагментов «Тайной доктрины»[13], и упорно произносивший «Екатеринослав» с палатализующим «ль» на конце. Впрочем, лично я, к стыду своему, любви к мэтрессе никогда не испытывал («…На подвижной лестнице Блаватской / я займу последнюю ступень» — А. Ерёменко). Висящий в «Днепре» в каждой приличной духоборческой квартире фотопортрет Елены Петровны в пост-бальзаковском возрасте поразительно напоминает посмертную соратницу мумифицированного советского махатмы. Совсем уж не к месту чудится тенорок Т. Кибирова: «…как Ильич, оно бесплодно, / и как Крупская, страшнО».
Если Конгресс удастся, он сообщит Днепропетровску определённый необычный имидж: мировой карте на рубеже тысячелетий не помешает специальный город, думающий о завтрашнем дне человечества, — и это местными интеллектуалами воспринимается как должное. Тех же, кто привык видеть себя (пусть на здешнем фоне) звездой первой величины, вторжение созвездий прославленных и ярких людей может здорово обескуражить, — отсюда в заглавии очерка термин «катастрофа». Среди греческих значений этого слова, помимо «резкого поворота» и др., Вейсман приводит «ниспровержение новыми законами старых»; Фасмер же отыскал в русских диалектах восхитительную народную этимологию: «костовстрёха». Костовстрёхой и оказался для Крыма Боспорский форум. Но любой шок проходит, и прежние противники проекта, бросившись в мозговые штурмы и поняв свой тембр в общей многоголосице, уже не откажутся от игры в бисер.
Город вечной мечты[14]
«Зовётся Керчью этот край,
Где от тоски хоть умирай»
Игорь Северянин, 1930-е«Ты был в Керчи?
Не был?! Так молчи!!!»
Ляпис Трубецкой, 1990-е«…Всё ракушечник, песчаник,
Ожидание Керчи,
Звуки частых обещаний,
Руки греческих пловчих»
Николай Звягинцев, 2001Уже который месяц я не мог написать статью о городе Керчи, заказанную альманахом «ОстровКрым». Я не понимал, что со мной происходит. Изложить хорошо знакомый, тем более биографически близкий и прочувствованный материал? Free & easy! Жил и действовал там с 1985 по 95 год, с перерывами на тропические экспедиции. И на заре своей эссеистики именно о Боспоре-Керчи сделал пару бойких псевдонаучных текстов, заинтриговавших, кажется, немало народу.
Я привычно пообещал сработать быстро. Но ничего, кроме бессвязных обрывков, не возникало. Тема, как заколдованная, выталкивала при попытках в неё погрузиться. Редакция торопила, я изворачивался, врал, что вот уже почти готово, остаётся сшить тщательно выписанные куски…
И я понял, что дело серьёзное. Необыкновенный, магнетический город Керчь больше не пускает меня писать о нём –
во всяком случае, писать навскидку, без напряжения душевных сил. Скорее даже не сама Керчь, а моё неосознанное чувство ужасной перед ней, Керчью, вины.
КАЮСЬ
Боспорский форум, что бы ни скрывалось за этим термином, мы провели с друзьями трижды с 1993
