Я пересек офис, открыл дверь и направился по коридору в душ. Повесил костюм на плечики, в надежде, что складки разгладятся под воздействием пара. С рубашкой ничего нельзя было сделать — придется надеть ее снова. Меня всерьез беспокоили носки — вернее, перспектива надеть носки, в которых я уже проходил целые сутки. Однако постирать их, чтобы они высохли к началу дня, не представлялось возможным. Впрочем, непонятно было, как вообще начинать день. Вода была горячей, пар поднимался вокруг меня, окутывая своими клубами. Надо позвонить Агги. Придется иметь дело с Джеральдом и ее детьми, но какое это теперь имело значение? Джеральд знал обо всем. Возможно ли теперь позвонить в больницу и сказать: «Здравствуйте, это Мэттью Хоуп, я бы хотел поговорить с Агги».
Я попытался вообразить, будто прошлой ночью ничего не случилось.
Пар услужливо клубился, затуманивая кабинку и весь мир вокруг. Я подумал о дочери, о том, как она кинулась в объятия Сьюзен. Интересно, они все кидаются к матерям после развода или расставания? Карин Парчейз, которая не желает звонить своему отцу. Матери она позвонила, как только получила письмо от Майкла, а потом попыталась связаться с ней на следующий день, но так и не позвонила отцу, хотя он здесь, в Калузе. Местный звонок, поднять трубку, привет, папа, это Карин. Нет. Позвонит ли мне когда-нибудь Джоанна?
Стоя под душем, я заплакал.
Когда я закончил бриться, было уже десять минут десятого. Чувствовал я себя не намного лучше. Складки на костюме разгладились, однако рубашка была несвежей после вчерашнего дня. Носки я еще не надевал. Я набрал номер Агги: один гудок, два, снова и снова. Сжимавшая трубку рука вспотела. Мне не хотелось говорить с Джеральдом Хеммингсом. Телефон все звонил. Я хотел повесить трубку, как вдруг услышал ее голос: «Алло!» Шепотом. Я решил, что он все еще в доме. Мне показалось, будто Агги отвечает из какого-то тайного места.
— Агги!
— Да.
— Что случилось?
— Просто мне показалось… Прости, Мэттью, прости меня. — Она зарыдала.
Я подождал.
— Агги, — произнес я.
— Да, любимый.
Она рыдала в трубку. У меня перед глазами вновь возникли пальцы Сьюзен, шагавшие по столу, Агги в объятиях своего мужа, который вел ее обратно, к жизни.
— Расскажи мне, что случилось.
— Мне показалось… — Она сглотнула, и меня внезапно охватило раздражение. И злость. На нее? На себя?
— Что показалось?
— Что ты… никогда не скажешь ей, что я…
— Агги, я же обещал тебе!
— Знаю, но… — Она снова всхлипнула.
Возникла длинная пауза. Я ждал. Агги высморкалась, и звук гулко отозвался в телефоне. Внезапно я увидел ее — заплаканную, с красными глазами.
— Прошлой ночью я была одна, — сказала она и вновь заплакала.
Я посмотрел на часы: без пяти минут девять, мне нужно было прекращать наш разговор. Не хотелось, чтобы она занимала линию, когда мой партнер Фрэнк войдет в офис. Что я ему скажу? Что сказал бы мой циничный нью-йоркский друг, поведай я ему, как Сьюзен напала на меня с ножницами вчера ночью? Как бы он отреагировал, если бы я признался, что у меня роман с Агатой Хеммингс с мая прошлого года?
— Агги, зачем ты ему рассказала?
— Потому что я знала, что все кончено.
— Что кончено? Как ты можешь так думать? Я же пообещал тебе вчера днем…
— Но ты не сказал ей!
— Я расскажу ей!
— Но не рассказал!
— Черт, Агги…
— Тебе безразлично, что я пыталась наложить на себя руки?
— Ради бога, ты же знаешь, что не безразлично!
— Я слушала радио.
— Что?
— В это время передавали фортепианный квартет Стравинского. У них по понедельникам камерная музыка. Он был внизу, смотрел телевизор. Я читала, слушала музыку и внезапно я поняла, что ты никогда этого не сделаешь. И пошла… Я встала с кровати и направилась в ванную. На мне был пеньюар, который ты подарил мне на прошлое Рождество, а я сказала, что его мне прислала из Кембриджа мама — такой голубой, с кружевами. У меня остались таблетки с тех времен, когда Джулия болела коклюшем, и я не могла уснуть по ночам. Я взяла их с собой в постель, проглотила без воды — просто закидывала в горло до тех пор, пока… — Она вновь зарыдала. — Понимаешь, Мэттью, все это кажется бессмысленным. Моя жизнь без тебя не имеет смысла.
— Что нам теперь делать?
— Неизвестно, Мэттью. Действительно, что?
— Не знаю.
— А когда ты будешь знать?
— Мне нужно время, чтобы…
— У меня нет времени, — заявила Агги и повесила трубку.
Раздался глухой щелчок, и за ним последовала тишина. Я нажал кнопку, дождался гудка и перезвонил ей. Гудки все звучали. Я ждал. Внезапно, испугался, что оставшиеся таблетки…
— Алло!
— Агги, пожалуйста, не вешай трубку.
— Мэттью, чего ты хочешь?
— Когда мы можем встретиться?
— А зачем нам встречаться?
— Нам нужно поговорить.
— Разве?
— Ты знаешь, что это так.
— Сомневаюсь.
— Агги, ради всего святого…
— Определись, — сказала она. — Когда определишься, тогда и звони.
— Агги, не вешай трубку!
— Именно это я и собираюсь сделать.
— Агги…
В трубке раздались короткие гудки.
Я положил трубку и сел, держа руку на телефоне, гипнотизируя его взглядом, размышляя, сколько минут, сколько часов мы с Агги украли за прошедший год, разговаривая по телефону. Тайные звонки из офиса, звонки из телефонных будок, по всему городу, — каково было бы нам без этих звонков? «Позвони, когда определишься». Я снова поднял трубку, но положил ее обратно. Потом поднялся из-за стола и принялся мерять шагами офис.
Этим утром мне обязательно надо было выполнить несколько дел. Майкл, я должен увидеться с Майклом. Мне хотелось поговорить с ним о письме, которое он написал сестре, да, именно, и о том, что он позвонил своей матери. Майкл заявил ей, что не станет выступать посредником с ее стороны. В сущности, «пошла ты к черту, мама, я не собираюсь больше ходить к папе и обсуждать с ним проклятые алименты». Он пишет «папа», а не «отец». Джоанна называла меня «папа» или «папочка», а как Карин звала своего отца? Правильно, «папа». Факт номер один: у папы есть другая женщина. А звонить ему она не стала, ну уж нет! Приберегла все эти заботливые звонки для мамы, а на папу, у которого другая женщина, чихать хотела. Позвонила маме в субботу утром и собиралась непременно позвонить ей на следующее утро, поскольку самолет… «Я попыталась связаться с ней в последний вечер, из Нью-Йорка, но ее не было дома».
Карин говорила про утро воскресенья. Вечер воскресенья — время, когда Морин и две маленькие девочки были заколоты насмерть. Вечер воскресенья — время, когда Бетти Парчейз, по ее словам, сидела дома и смотрела телевизор.
«Я попыталась связаться с ней в последний вечер, из Нью-Йорка, но ее не было дома».
Внезапно я кое-что понял.
В конце концов она открыла мне дверь в накинутом поверх ночной рубашки халате. Минут пять я жал на кнопку звонка, потом
