Он с силой положил трубку, и Мюррей поморщился при мысли о воздействии этого на барабанные перепонки мисс Уайтсайд.
— Представьте себе, — заговорил Харлинген, — это моя дочь. Напомнила, чтобы я извинился от ее имени. За то, как она вела себя вчера вечером. Она поручила мне сделать это, как только увижу вас, а я совершенно забыл. Хотя не знаю, чего ради мне беспокоить вас этим.
— Никакого беспокойства, — сказал Мюррей. — Она славный ребенок. — Потом искоса взглянул на Харлингена. — Правда, странно, что она знала, где вас искать. Или вы поддерживаете с ней связь постоянно?
Харлинген засмеялся.
— Нет, конечно, но мы не пытаемся ограждать ее от наших дел. Мы считаем, что лучше доверять ей, чем строить вокруг нее целый мир тайн. Она и без того слишком чувствительная.
— У меня четверо ребят, — неожиданно произнес Бруно, глядя в стену. — Если кто-то из них сунет в мои дела нос, я надаю ему по слишком чутким ушам. Они даже не знают, что у меня за работа.
— И правильно, — поддержал его Штраус. — Все дети болтливы. Для них это естественно.
— Лу, — мягко сказал Мюррей, — может, продолжим о воспитании детей после того, как поговорим о деле? Пока что у нас имеются три нити: Миллер, Шрейд и этот приятель Ландина Бенни Флойд. Что, если сосредоточимся на них?
— Я уже побеседовал с Флойдом, — сказал Харлинген. — Он полностью подтверждает показания Ландина о том задержании.
— Превосходно. Вы записали его как свидетеля?
— Да, записал. Только он ненадежен. Очень расстроен.
— Слишком чувствительный, — сказал Бруно.
— Дело в том, — холодно заговорил Харлинген, — что он может оказаться ненадежным свидетелем, когда за него примется Лоскальцо. Вот что меня беспокоит.
— Ничего, — сказал Мюррей, — мы приободрим его. Назначьте встречу с ним на этой неделе, когда он будет свободен, и мы втроем повторим всю сцену задержания. Проверим таким образом каждую деталь его показаний, и если обнаружатся слабые места, приведем их в порядок до того, как он взойдет на свидетельское место.
— Послушайте, — запротестовал Харлинген, — я не собираюсь готовить для него показания. Это же…
— Мистер Харлинген, готовить их вы не будете. Вы станете искать в них недостатки. Станете освежать его память. Или подождете, чтобы Лоскальцо сделал это за вас?
— Ну, если так ставить вопрос…
— Именно так, — продолжал Мюррей. — Затем нужно узнать, что у полиции есть на Шрейда и Миллера? Пока нам известно лишь, что Шрейд называет себя впервые задержанным, но если сможем показать, что он лжет, это ослабит веру к его показаниям. И на Миллера должно существовать какое-то досье, если он такой крупный букмекер, как говорят. Когда он будет на свидетельском месте, есть смысл очернить его неблагоприятными сведениями. Нужно будет внушать присяжным, что Миллер и Шрейд — отъявленные воры и лжецы. Нужно будет упорно создавать это впечатление.
— Ну, поскольку они известные букмекеры… — начал было Харлинген.
— Само по себе это ничего не значит, если нет возможности составить коллегию присяжных из двенадцати старых дев, состоящих в благотворительных обществах. А вам не дадут этого сделать. Вы будете работать с тщательно подобранными присяжными, мистер Харлинген: добропорядочными, серьезными, солидными гражданами, которые бросятся к своим букмекерам, как только получат совет ставить на ту или иную лошадь. Они сочтут Миллера и Шрейда не правонарушителями, а просто потерпевшими неудачу.
— Превосходно, — с иронией произнес Харлинген. — Поставьте полицейского против букмекера, и букмекер невольно вызовет сочувствие.
— Да, но тут в дело вступает Лу. — Мюррей повернулся к Штраусу: — Лу, у тебя есть контакт с регистратором в архиве. Немедленно начинай работать с ним. Найди все, что там есть на Шрейда и Миллера. Какой-то материал может находиться в делах, зарегистрированных на людей с другими фамилиями, но отпечатки пальцев это покажут.
— А плата ему? — спросил Штраус.
— В разумных пределах. Черт побери, мы же не собираемся уничтожать документы или что-то исправлять в них. Хотим только посмотреть. Может, сделать несколько фотокопий.
— И все-таки, Мюррей, цена сейчас может взлететь. Дело Уайкоффа наделало много шума, и спрос на эти документы может оказаться большим.
— Тогда предоставь беспокоиться о деньгах Ландину. Все равно по контракту все расходы он берет на себя.
Харлинген слушал, и на его лице все сильнее отражалось беспокойство.
— Не знаю, — сказал он. — Я имею в виду неразборчивость в использовании методов для получения сведений.
Мюррей пожал плечами:
— Если не хотите, чтобы мы взялись за это…
— Я не говорил этого. Просто у меня была надежда подготовиться к судебному заседанию, не прибегая к подобным методам. Собственно, это, наверное, не имеет значения, если версия обоснованна. Или это защита неправого дела?
— Мистер Харлинген, вам придется самому ответить на этот вопрос.
— Конечно, конечно. Я понимаю. — Харлинген посидел с задумчивым видом, покусывая губу. — Хорошо, давайте пока что это оставим. Над чем еще можно работать?
— Заняться личностями Миллера и Шрейда. Найти обоих и выяснить, что сейчас у них на уме.
Харлинген засомневался:
— По-моему, они будут долгое время сидеть тихо.
— Возможно, но необязательно. Во всяком случае, предоставим это Бруно. Он разыщет их, проследит за ними, и это может дать нам кое-какие идеи.
— А потом?
— А потом будем действовать по обстоятельствам. — Мюррей встал, Харлинген последовал его примеру. — Тем временем, надеюсь, вы свяжетесь с Бенни Флойдом, и мы обсудим с ним подробности того задержания.
— Свяжусь, — сказал Харлинген. Надел пальто, взял шляпу и обменялся со всеми рукопожатием.
Мюррей провожал его взглядом почти до двери, потом окликнул:
— Мистер Харлинген, один вопрос.
— Да?
— Я о поиске полицейских досье на Шрейда и Миллера. Вы не сказали, хотите, чтобы мы нашли их, или нет.
Харлинген постоял в нерешительности, безостановочно крутя туда-сюда дверную ручку.
— Что ж, — заговорил он наконец, — я не могу допустить, чтобы человек пострадал из-за отсутствия информации, если она доступна. Поступайте, Керк, как сочтете нужным. Оставляю это на ваше усмотрение.
Когда дверь за ним закрылась, Бруно обратил на Мюррея долгий, многозначительный взгляд.
— Теперь объясни, — потребовал он.
— Что тебе объяснить?
— Не прикидывайся дурачком, Мюррей. С каких это пор мы хитростью вынуждаем адвоката одобрять наши методы? Или этот разговор об архивах. Ему-то что до того, как мы платим архивистам? И как ты сидел, глядя на него, с довольной улыбкой, зрелище было то еще. Ясно, что происходит многое, чего я не понимаю. Может, просветишь меня, пока я не положил голову на плаху?
— Какую плаху?
— Прекрасно понимаешь, о чем я. Если буду следить за двумя свидетелями обвинения в таком нашумевшем деле, очень может быть, что детектив из районной прокуратуры станет следить за мной. Я
