Вот из-за таких, как этот мерзавец, все и пострадали. И продолжают страдать.
И хоть мысли были тяжкие – а опыт бывшего полевого командира подсказал – люди устали.
– Привал…
Расположились, охранение растворилось в лесу. Кто мог отдохнуть, тот моментально лег или сел, начал распаковывать еду. Раньше были «Сникерсы» – это хорошо, в лесу все тропинки были усеяны обертками от «Сникерсов». Сейчас «Сникерсов» нет, это плохо, но они самодельные батончики сделали. Чеченцы вообще быстро привыкают к любым обстоятельствам.
Кто-то закашлялся, но тут же зажал рот. Помнят еще: за шум, кашель в лесу положены палки.
Сам пожилой расстелил на коленях материал, выбил пин, наскоро раскидал свой пистолет-пулемет, потер, брызнул смазкой. За оружием следить надо – не русские «калашниковы», хотя и за ними надо следить. Но тихий, как смерть тихий…
Тот же внутренний метроном показал – пора.
– Пошли.
Только через еще пару часов перехода они приблизились к месту, которое по ориентирам им передали по дальней связи…
Первым опасность почувствовал Ваха. Дым. Запах дыма. Значит, тут есть жилье, есть человек. А это опасно…
Опасность…
Чеченцы, и так осторожные, преобразились, не получая команд, волчьей стаей они выдвигались на обхват, каждый видит другого, выносчики[7] заранее назначены, если что. Каждый знает что делать, каждый охотился…
Командир приблизился к Вахе, тот показал ему на леску в траве.
– Растяжка?
– Нет. Какая-то система…
Точно пришли.
– Я вон там лягу… – показал Ваха.
– Осторожно…
Ваха только подмигнул, закинул винтовку за спину по-биатлонному и пропал в высокой траве…
Командир группы сделал знак, около него оказался один из своих.
– В траве система, передай: всем быть осторожнее. Наблюдать.
– Кха, эфенди…
Зданье школы горит, будто факел беды.Пули жалят тела, словно тучи москитов.И на небе видны золотые следыПод священный шатер уходящих шахидов…И срываясь на мат, и фортуну кляня,Плачет русский солдат и стреляет в меня.Мне же, город родной, моя честь дорога —Ведь победой одной пахнут трупы врага…Пашут землю отцовскую бомба и СКАД,Боронуют, осколками мин засевая.Из неё ж вырастает лишь только джихад,Чтоб Ичкерия стала страной урожая!Дышит кафир теперь, словно загнанный зверь.Было много потерь, но в победу ты верь!И в священном строю я на страже стою,Даже в трудном бою я нашиды пою!..Казалось бы, все просто, и они точно знали, где враг и где друг и за что надо сражаться? Но как получилось так, что друзья, правоверные, обрекли их на смерть. А вековечные враги помогли, приютили, дали место в строю?
Может, не так уж и глупы были предки, смирившись с властью кафирского русского царя, предпочтя его власти лукавых османов и кровавых, подлых англичан? В мире, полном куфира и зла, иногда приходится выбирать из двух зол меньшее…
Примерно через час лидер чеченцев понял, с чем он имеет дело.
Это был лесопункт. При советской власти – большая деревня, со станцией узкоколейки и даже магазином – само по себе это свидетельствовало о важности этого пункта, потому что в менее важные деревни раз в несколько дней приезжал вагон, лавка. Где-то рядом – зона, и наверное, не одна, а тут вольняшки живут. Жили. Потом ушла советская власть, все отсюда уехали. А теперь вернулись – потому что в замертвяченных городах стало невозможно жить…
Так и живут. Тут по сути что-то наподобие лагеря, как у них. Только не в землянках, а в домах и открыто почти.
Оставалось найти ответ на вопрос: где?
А найти его было несложно. Можно, конечно, жить в зоне, там капитальные сооружения каменные, запретка. Но там – вряд ли. Потому что каменные помещения, да еще большие, сложно обогреть – зимой торфа или дров не напасешься. И углам просто западло будет в зоне жить. А тут – тут вон, три дома уже построили и строят четвертый. Рабы строят. Дома новенькие, там, значит, и искать…
Какого-то пропускного режима нет, даже не выставили часовых. Думают, лес защитит, и никто не знает.
Ну-ну…
Пожилой машинально посчитал в голове. Семеро. Он пока видел семерых. Это то, что с оружием, рабов он не считал, потому что раб не человек.
Продолжать наблюдение.
Еще через полчаса он увидел нужного им человека. Телка, русская. Без оружия, вышла с каким-то ведром. Выплеснула. Рядом оказался какой-то боевик, он ей что-то сказал. Она не ответила, зашла в дом.
Телка молодая.
В общем, все понятно. Куховарит на всех и, наверное, пользуют ее. Либо все по очереди, либо старший – скорее второе, потому что баб на всех не хватит, а старший – он на то и есть старший, чтобы у него было то, чего нет у всех.
Она как угодно, с кем угодно и где угодно ляжет.
Так говорили чеченцы про русских женщин, и, в общем-то, справедливо, если учесть то, что они искали в Москве и к какой категории женщин они ездили. Проблема в том, что после того как появился Интернет и социальные сети, чеченки стали все больше и больше походить на русских, забывая о стыде.
Так он продолжал наблюдать, пока не услышал шум моторов.
Шайтан вах калле!
По проселку ехал «Мицубиси Паджеро», он подъехал как раз к тому дому, где скрылась единственная женщина, какую они видели. Вышли трое, один явно старший. Очки потому что темные и пистолет АПС в кобуре.
Придурок.
Пошли в дом, все трое…
К старшему подполз один из чеченцев.
– Я его узнал, эфенди.
– Кого?
– Того, со «стечкиным». Это Мураев.
Мураев?!
– Который Мураев?
– Асламбек.
– Родственник Салахуддина Мураева?
– Да, он. Племянник его. Родная кровь.
Старший из боевиков процедил ругательство.
– Как стемнеет, идем.
– Понял, эфенди.
– Мураева надо живым.
– Сделаем, эфенди…
Не было ни гроша, да вот, алтын…
Как только стемнело, волчья стая, обойдя систему, начала сжимать кольцо вокруг одного из домов.
У самого дома с автоматов перешли на пистолеты, за исключением тех, у кого были МР5. Никакого охранения не было, вообще – как конфетку у ребенка отнять. У всех на оружии были глушители.
Установили растяжки на прикрытие, у них была МОН-50, но ее поберегли на случай, если совсем плохо станет.
Старший из чеченцев огляделся, определил путь проникновения – через хозблок.
Ага, заперто. Боятся бродячей нечисти…
Но дом был построен по-русски, потому вдвоем аккуратно выставили раму, не разбив при этом окна, просочились внутрь.
Замерли, прислушиваясь…
– Э… Светка!
…
– Светка-конфетка…
…
– Я щас приду…
Тяжелые, но нетвердые шаги…
Чехи брали языка споро, несмотря на темноту и ограниченное пространство, не первый раз и точно не последний. Один
