– Ну еще бы, они ведь ревнуют, – ухмыльнулся Арчибальд.
Да, странно было слушать, как Валькирия говорит, но еще более странно выглядела эта ее ухмылка.
– Ревнуют?
– Мои сестры не понимают, отчего вы меня так занимаете. Они-то считают вас довольно скучной непривлекательной особой.
– Ну и ладно, – спокойно ответила Офелия. – А у вас есть какие-нибудь новости о Торне?
«Валькирия» зловеще ухмыльнулась:
– Откуда мне знать? Он ведь помолвлен с вами, а не со мной. Одному богу известно, чем занят господин интендант и где он пропадает. Не хочу вас обидеть, но, по-моему, он интересуется моими пропавшими гостями не больше, чем вашей свадьбой.
Офелия сунула руку в карман пальто, где тихонько тикали часы Торна. Сколько уже раз она их роняла, царапала и разлаживала, однако их тончайшая механика все же устояла перед ее неловкостью. Девушка объясняла молчание жениха его расследованием в Лунном Свете, но если даже Арчибальд не знает, где он находится… Ей почему-то вспомнились разлетевшиеся бумаги в кабинете Торна и сам он, окровавленный, с нацеленным на нее пистолетом. Что, если он тоже получал письма с угрозами?!
– Здесь у нас нет телефонной связи с Небоградом, – сказала она. – Господин посол, не могли бы вы позвонить в интендантство? Просто чтобы узнать… э-э-э… не случилось ли чего плохого.
«Валькирия» так недоуменно подняла брови, что ее лоб стал похож на гармошку.
– Вы это серьезно? Неужели вы беспокоитесь за Торна?
– И за вас тоже, – вздохнув, нехотя призналась Офелия. – Хотя не уверена, что вы оба это заслужили. А теперь мой вам совет: будьте осторожны в своем расследовании и не суйте нос, куда не надо.
Она подскочила, когда «Валькирия» нагнулась к ней, поцеловала в лоб и хитро подмигнула:
– А вы не суйте нос ко Двору, малышка Офелия. И главное, держитесь подальше от иллюзий.
– От иллюзий? При чем тут иллюзии?
Но тут лицо Валькирии сурово замкнулось, глаза перестали искриться, а морщинистые руки аккуратно расправили смятый роброн.
– Ваш корреспондент отключился.
– Но я не поняла… что Арчибальд имел в виду?
– К великому моему счастью, я не разделяю его мысли, – объявила Валькирия. – Меня наняли, чтобы охранять Беренильду, а не развлекать вас разговорами.
С этими словами старая дуэнья погрузилась в чопорное молчание. Офелия вцепилась зубами в свои перчатки. Наверно, ей все же следовало рассказать Арчибальду о письме. Свяжется ли он с интендантством, как она просила? Небоград парил в высях слишком далеко от Опалового побережья, чтобы Офелия могла добраться до него сквозь зеркало. Обернувшись, она посмотрела в окно, на хвойный лес. Всякий раз, как солнце выглядывало из-за облаков, оно заливало Офелию ярким светом, и на стекле появлялось ее отражение: хрупкая девушка со встрепанными волосами, унылым выражением лица и шарфом вокруг шеи, который уже начинал нетерпеливо подрагивать.
В коридоре отворилась и захлопнулась дверь. Офелия вскочила как ужаленная. Беренильда шла, вцепившись в свой живот, как в спасательный круг, такая бледная, словно из нее выкачали всю кровь.
– Мадам?.. – окликнула ее Офелия.
– Мне… мне хотелось бы выйти на воздух, – с трудом выговорила Беренильда, опершись на протянутую руку девушки. – Пойдемте со мной, прошу вас. А вы, – обратилась она к Валькирии, – следуйте за нами, пожалуйста, но поодаль, нам нужно поговорить с глазу на глаз.
Озадаченная Офелия вывела Беренильду из здания, и они молча пошли через парк. Влажная трава липла к босым ступням, но Беренильда так тяжело опиралась на девушку, что той было не до жалоб.
– Вы не хотели бы присесть, мадам?
– Нет, давайте пройдемся еще немного, если вы не против.
Беренильда озиралась на ходу, пристально разглядывая пациентов санатория, принимавших солнечные ванны. Казалось, она кого-то ищет.
Офелия почувствовала, как ее спутница вздрогнула, когда поблизости раздался смех. Какая-то женщина в промокшем от росы белом платье, стоя на коленях, собирала морошку под бдительным надзором сиделки. Она внимательно, с детским восхищением рассматривала на свет каждую ягоду, потом клала ее в рот и разражалась веселым смехом, как будто в жизни не пробовала ничего вкуснее. В ее длинных белокурых волосах поблескивала седина, на вид ей было лет пятьдесят. Офелия никогда еще не встречала такой диковинной татуировки: лицо незнакомки, ото лба до подбородка, от виска к виску, рассекал большой черный крест.
Офелии стало ясно, что Беренильда искала в саду именно эту женщину, впавшую в детство. Однако она смотрела на нее издали, не проявляя желания подойти ближе.
– Я никогда не была хорошей матерью.
Девушка ожидала любых откровений, но не этого. Она подняла глаза на Беренильду, надеясь поймать ее взгляд, но та стояла неподвижно, и Офелия видела только ее чистый, надменный профиль мраморной статуи.
– Я с большим интересом наблюдала за вашей матушкой, – бесстрастно продолжала Беренильда. – Могу поспорить, что, когда вы были маленькой, она стремилась держать вас возле своей юбки. А на Полюсе, при Дворе, нравы несколько иные. Мы отсылаем своих детей в провинцию, поручаем заботу о них кормилицам, затем учителям, а позже, когда они вырастают, возвращаем их домой, чтобы ввести в общество. Именно так меня растила моя мать, и точно так же я растила своих детей. Томас был первым, кого я лишилась. Меня не было с ним, когда это произошло, – он умер от яда на руках у кормилицы. Вы, верно, думаете, что после этого я изменила своим привычкам? – спросила она с олимпийским спокойствием. – Разумеется, нет. Я скрыла свое горе и оставила Пьера и мою маленькую Марион в той же далекой провинции, убедив себя, что там они будут в большей безопасности, чем при Дворе. Я обещала им, что, когда немного приду в себя, мы будем жить вместе…
Офелии был уже известен конец этой истории, но она ни за что на свете не стала бы сейчас прерывать Беренильду. Ведь та открывала ей душу после долгих недель умолчаний.
– И теперь я каждое утро просыпаюсь с одним и тем же вопросом: остались бы мои дети в живых, если бы я не медлила и выполнила свое обещание?
Солнце скрылось за облаками, над лужайкой пронесся холодный ветер, оледенивший босые ноги Офелии. Он сорвал с Беренильды широкополую шляпу, и та вспорхнула в воздух, как большой цветок. Женщина, собиравшая морошку, зачарованно проводила ее глазами и, бросив свое занятие, помчалась за ней следом, несмотря на протестующие оклики сиделки. А сама Беренильда даже не шевельнулась. Ее прекрасные золотистые волосы разметались по плечам.
– Но я за себя отомстила. Как только мне стали известны виновники преступления, я доставила себе удовольствие вызвать их на поединок и разорвала на части. Обоих: и его, и ее.
Обоих? Офелия содрогнулась, вспомнив слова барона Мельхиора: «Станислав потерял родителей в несколько… гм… необычных обстоятельствах».
– Отец и мать шевалье, – прошептала Офелия. – Так вот кто погубил ваших детей! И поэтому
