– Все дело в памяти вашей матери, – ответила она за него. – Передав вам свои воспоминания, она сделала вас очевидцем прошлого, да? И это прошлое вы тайно расследуете? Вы узнали, что существует кто-то могущественнее Духов Семей? Об этом сказано в Книге монсеньора Фарука?
– О том, что вы услышали сегодня, – прервал ее Торн, – не говорите никому и сами постарайтесь скорее забыть. Мельхиор был всего лишь звеном в длинной, очень длинной цепочке. Я уверен, что такие звенья есть на каждом ковчеге, в каждой Семье.
Пораженная Офелия вдруг вспомнила о «странном иноземце», про которого однажды говорила Докладчица, – человеке, способном влиять на решения Настоятельниц. Значит, интуиция ее не обманула: у событий, происходивших на Полюсе и на Аниме, были общие причины.
– Вы обещали мне… – начала Офелия. – Обещали не скрывать ничего, что касается меня напрямую. Вы должны сказать правду.
– Я беру свои слова назад, – объявил Торн без малейших колебаний. – Это гораздо серьезнее, чем какая-нибудь дворцовая интрига, – прибавил он веско. – Очень сложный механизм, в котором малейший сбой может привести к тотальной катастрофе, – поверьте, я знаю, о чем говорю. Вы еще можете отступить.
Офелию не интересовала такая возможность. Однако ей пришлось прекратить расспросы, когда она услышала, как ее шарф, привязанный к ножке экрана, нетерпеливо бьется о пол.
Отстранившись от Торна (рука сразу напомнила о себе резкой болью), Офелия надела очки. Ее распухшие от слез глаза видели плохо, зато в голове наступила полная ясность.
– Нам нельзя здесь оставаться. В «Иллюзионе» три трупа, вместе с бароном – четыре. Я успела спасти Арчибальда, но он находится под воздействием песочных часов и не сможет дать показания. Нам нужно бежать.
– Нет, – ответил Торн.
– Нет? У нас есть другой выход?
Взгляд Офелии сквозь испачканные кровью очки встретился с решительным взглядом Торна.
– «Нас» больше не существует. Брак отменен. Вы возвращаетесь к семье и живете своей жизнью, в которую я никогда не должен был вмешиваться. Что до меня, то я отдамся в руки правосудия и отвечу за свои действия. Собственно, я так и собирался поступить, когда получил телеграмму от вашего помощника. Что касается барона, – добавил Торн, глядя на провал, зиявший в ограждении, – я сделал то, что и должен был сделать. Мне уже случалось убивать людей в рамках необходимой самообороны, и это никогда не мешало мне брать на себя ответственность.
– Здесь совсем другое дело, и вы это прекрасно понимаете! – возразила Офелия. – Речь идет о Мираже, а для всех этих людей вы всего лишь… всего лишь…
У Торна скривились губы в гримасе, которую трудно было истолковать.
– Бастард, именно так. Я не строю никаких иллюзий и не рассчитываю на беспристрастный суд. Я всегда боролся со знатью, которая ставила себя выше законов, – отрезал он категорическим тоном, когда Офелия хотела возразить. – И сегодня я тоже не собираюсь скрываться от правосудия. – (Он взял ее за плечи и заглянул в глаза.) – Вы обещаете повиноваться моему решению?
После долгого упрямого молчания Офелия ответила:
– Обещаю.
Сделка
Смута при Дворе достигла предела. Где бы ни собирались придворные – в висячих садах, в термах, в ложах семейного театра или в игровых залах Парадиза, – они не находили себе места от возбуждения. У газетных киосков постоянно толпились любопытные в ожидании новых обстоятельств в «Деле „Иллюзиона“». Торна объявляли то предателем, то убийцей, то лжецом. Миражи, потрясенные больше других, жаждали подробностей, но у них не было времени носить траур. Их мир менялся, и менялся стремительно.
Вдруг, в одночасье, в нем появились новые лица. Невидимки и прочие Отверженные – те, кого давно уже считали бесправными, – расхаживали с гордо поднятыми головами. Новые кланы, новые соперники оспаривали друг у друга благосклонность Фарука. Это была знать совсем иного склада – поколение за поколением терпевшая муки холода и голода. Новоиспеченные аристократы не обладали ни утонченностью Миражей, ни дипломатическими свойствами Паутины, предпочитая шпагу – кружевам, действие – разговорам и охоту – светским салонам. Едва появившись при Дворе, они тут же проявили деловую хватку и заявили права на семейное имущество, которое давно уже было перераспределено в пользу других аристократических кланов.
И словно для того, чтобы еще больше накалить атмосферу, в Небограде высадился «Караван Карнавала», приглашенный неизвестно кем. В богатых кварталах невозможно было сделать и шагу, чтобы не наткнуться на взбешенного вельможу, доведенного до истерики адвоката или дрессировщика химер.
Отсутствие Фарука бросалось в глаза. После завершения съезда Семейных Штатов он закрылся в своих апартаментах, приказав никого к себе не пускать.
И, однако, именно к нему отправилась сегодня Офелия.
Она шла к Парадизу, где фальшивое солнце без конца садилось в фальшивое море. Каждый раз, когда ее руку, обвязанную шарфом, задевал в толчее прохожий, она испытывала мучительную боль, но, невзирая на это, продолжала идти быстрым шагом и, стоило какому-нибудь придворному пристать к ней с вопросами, сразу ныряла в толпу. Девушка уже не раз повторила свою версию случившегося родным, полиции, судьям и прессе и теперь не хотела терять ни секунды.
Тетушка Розелина появилась в тот миг, когда грум уже собирался закрыть решетку лифта. Офелия удивилась: она-то была уверена, что старушка находится в отеле вместе со всей семьей.
– Тебе, может, и удалось сбежать от родственников, но не от меня. Сейчас тебе больше, чем прежде, нужна наставница, девочка моя.
– Монсеньор Фарук хочет видеть меня одну, – возразила Офелия.
– Это мне не помешает проводить тебя до его дверей.
Кабина лифта медленно ползла вверх, хрустальные люстры на потолке качались и звенели.
– Докладчица настроила на тебя свой флюгер, – предупредила тетушка Розелина. – Она послала Настоятельницам отчет и ждет их ответа с минуты на минуту. Семейный совет Анимы не одобрит то, что ты собираешься сделать. И я не уверена, что сама одобряю твое намерение.
– Пока от них не придет телеграмма, я не обязана никому подчиняться, – решительно заявила Офелия. – Вот почему я попросила Фарука срочно меня принять.
– Господин Фарук согласился чересчур быстро, и мне это совсем не нравится. Беренильда много раз просила его о встрече, а он даже не удостоил ее ответом. Подумать только, мать его собственного ребенка! Она вынуждена бегать по салонам с младенцем на руках в поисках поддержки! Ты можешь представить себе Беренильду, которая что-то выпрашивает? Я еще никогда не видела ее в таком отчаянии. – (Тетушка Розелина вдруг осознала, что Офелия упорно молчит, придерживая обмотанный шарфом локоть и глядя куда-то в пространство.) – Я не питаю большой симпатии к господину Торну, – добавила она, смягчившись, – но то, как с ним поступают, просто возмутительно. Ему запретили общаться с родственниками, выступать в свою защиту в суде, а само заседание провели так поспешно, что судьи и сесть не успели. Даже Отверженные… бывшие Отверженные, я хочу сказать, – все от него отдалились. Я понимаю, как
