Дело за малым: кто возьмет на себя ответственность. Кто способен поставить на карту не жизнь, но честь ради призрачного шанса на выигрыш. Для этого мало иметь голову вождя, думать, как вождь.
Надо быть вождем.
Вся надежда сегодня на то, что Россия в нашем лице не отступает и не сдается. Не бросает ни своих, ни чужих. Мы так воспитаны. Говоря совсем откровенно, государство российское может думать много чего. Неспроста на орбите болтается «Кутузов», который если чихнет, нас сдует вместе с вирусом.
«Кутузов» здесь транзитом, должен был сделать один виток, сбросить контейнер и лететь дальше. А сейчас он пошел на двадцатый оборот вокруг планеты, и это никому не нравится – мало ли чего на уме у падлы одноглазой. Виноват, не так: на уме у командира звездолета только хорошее, но мало ли чего у него в сейфе лежит. Допустим, приказ на прижигание местности в целях нераспространения эпидемии. Дезинфицировать сразу весь континент со всем контингентом. И годков через сто, когда атмосфера восстановится и травка снова зазеленеет, поставить тут форпост, как было с самого начала задумано. Только без проблем с туземцами ввиду отсутствия таковых. Десантируем сто тысяч узбеков и миллион сельскохозяйственных роботов – плодитесь и размножайтесь, твари божьи. Есть и такой запасной вариант, я-то знаю.
У них там всегда есть запасной вариант.
У нас тут – нет.
У государства полным-полно всяких хитрых «планов Б», отговорок на случай обстоятельств непреодолимой силы и так далее.
Но конкретно мы, рядовые граждане Отечества на его переднем крае, упремся лбом и попробуем непреодолимую силу пересилить. И эту нашу способность государство тоже имеет в виду.
Мы не склонны гибнуть понапрасну, нас учили беречь себя и вовремя отходить для перегруппировки, но сейчас речь о принципе. Здесь, далеко от дома, на чужой Земле, решается вопрос поинтереснее жизни и смерти: мы вообще русские или кто.
Как нарочно, туземцы за последние годы видали разных землян – и всех нерусских послали, кого вежливо, кого не очень, дав нам понять, что мы, на их взгляд, лучшие. Это политика очень дальнего прицела, это трезвый холодный расчет, никто не спорит. «Разделять и властвовать» можно не только сверху; Тунгус показал, как это делается снизу, крепко взяв Россию за жабры. Но в основе такого решения, насколько я знаю вождя и его детей, искренность: нам они верят, а другим нет. Между прочим, если здешняя мафия кому не верит, это повод крепко задуматься.
Вот же мы вляпались…
– Не понимаю, что ты будешь делать, когда вылетишь из пещеры, – сказал Акопов. И выставил перед собой ладонь с оттопыренными пальцами: одно крыло вверх, другое вниз. – Тебе не хватит высоты, чтобы выровнять машину. Я вижу только один вариант: положить ее на спину рядом с трещиной. М-да… Ты это серьезно? Или я чего-то не знаю?
– А я не вылечу, – спокойно ответил Чернецкий. – То есть я попробую, но вряд ли получится.
И улыбнулся.
* * *Подкатил вездеход, с брони съехал на заднице полковник Газин. Быстро кивнул Акопову, меня как бы не заметил, отмахнулся от дежурного лейтенанта и бросил Чернецкому – тот уже стоял возле машины навытяжку:
– Я видел. Не надо доклада. Потом накажу вас таких-сяких за самоуправство, а сейчас давайте главное: получилось?..
– До потолка пещеры допрыгнем легко, боком в трещину войдем. Может, удастся высунуть крыло наружу, но не факт. Все, за что отвечаю, это подъем со дна пещеры до края трещины, плюс-минус пять метров, – сказал Чернецкий.
– То есть вылететь целиком не получится…
– А вылетать не надо. Сверху над трещиной встанет подъемный кран и схватит меня за крыло манипулятором. И вытянет.
Акопов издал сдавленный звук.
– Сможете? – полковник обернулся к нему.
– Сердечный приступ я смогу, – сообщил Акопов и сунул руку под куртку. – Прямо сейчас.
– Не разрешаю, – отрезал полковник. – По завершении операции – пожалуйста. Хоть инфаркт такого миокарда.
– Злодей ты, Саша, – сказал Акопов, потирая грудь. – Предупреждать же надо.
– Я как раз собирался все тебе объяснить, просто не успел. – Чернецкий развел руками и посмотрел в мою сторону: мол, вот свидетель.
– У меня же струя!.. Я зависну – тебя сдует к чертовой бабушке.
– Тебе не надо висеть над трещиной, ты встанешь на края. Только немного раскрути винт. Опусти манипулятор, и я тебе свое крылышко прямо в клешню суну.
Акопов со страдальческим видом уставился вверх.
– Законцовка крыла отвалится.
– Ты хватай ближе к мотогондоле, – посоветовал Чернецкий. – Даже если немного перекосит, это не имеет значения, главное, у меня боковая проекция совсем плоская. Хватай и тащи, я отлично пролезу. Это все займет минуту. Положишь меня рядом с трещиной, мы перейдем к тебе на борт и поедем домой за заслуженным наказанием.
– А если застрянешь?
– Тогда Шурик с контейнером вылезет на крыло, доберется до манипулятора и сядет на клешню, – терпеливо объяснил Чернецкий. – Ты меня сбросишь, заберешь Шурика… А дальше – по обстановке. Если я смогу, то попробую взлететь еще раз. Если машина не сдюжит – будем из пещеры выходить пешком в сторону каньона, там нас «спецы» подберут вертолетом.
Акопов глядел на Чернецкого, тот делал невинное лицо. Все отлично понимали, что это значит: «выходить в сторону каньона». Вчера отделение спецназа так сгинуло с концами, и просто чудо, что достали хотя бы тела – никто не надеялся даже мокрое место найти.
– Не надо ему лезть по манипулятору, я опущу штормтрап, – обреченно буркнул Акопов.
– Ну, я смотрю, у вас все такое продумано, – сказал полковник. – Сколько бойцов возьмете?
– Четверых. Ровно четыре центнера. Садимся, они прикрывают, Гилевич достает контейнер, взлетаем… Надеюсь, ясно, что никаких гарантий.
– Еще бы. А вам-то ясно таким-сяким, что я не могу дать санкцию на такую авантюру? Она такая невыполнима технически, и я обязан ее запретить! Поэтому – только добровольцы. Все такие-растакие пишут рапорта, что добровольно решили принять участие без ведома начальства. И ваши, и мои. И экипаж подъемного крана тоже!
– Естественно, – слабым голосом согласился Акопов. – Вот я их сейчас обрадую…
– Алик, ну чего ты переживаешь, это тебе на ползуба. А ребята будут только рады, разве нет?
– Ага, радости полные штаны…
– Думаете, меня такого развлекает вся эта хренотень? – вмешался полковник. – Воодушевляет, ага?!
– Извините, – сказал Чернецкий. – Может, по нам не видно, но мы в шоке после вчерашнего. Очень жалко парней. Мы глубоко скорбим.
– Угу, – подтвердил Акопов.
Полковник обвел летчиков пронзительным взглядом и кивнул. Отстегнул от пояса фляжку, сделал несколько жадных глотков, плеснул воды на ладонь и протер глаза. Стало заметно, что он совершенно вымотан и держится на одних нервах.
– Слушайте, Акопов. Я понимаю, вы такой ничего не
