– Так что жди радостной встречи – как Коляда пройдет, к тебе зять пожалует, – закончил Мистина. – А то и с сестрой вместе.
– Йотун ешь… – пробормотала Эльга. – Грознята – князь? Не много ли он хочет? Не широко ли рот разевает? Ему уступим – захотят же и другие…
– Кто – другие?
– Все эти великие бояре захотят стать светлыми князьями, и что у нас за держава будет, где двадцать пять князей! У греков вон один царь, и по-моему, это у них очень умно устроено!
– Погоди. Какие – другие? – спокойно повторил Мистина. – У Вещего было не двадцать пять племянниц. У тебя же всего три сестры. Старшая замужем за Видятой с Шелони, он и так князь. Младшая – за Тороддом, у него наследственное звание конунга. Кроме Грозняты, никто больше не владеет племянницей Вещего. А только это и дает права на что-то притязать.
Эльга помолчала, глядя на него. Мистина лежал в княжеской постели с такой уверенной непринужденностью, будто здесь никогда не было других хозяев; распущенные длинные волосы падали на округлые мышцы плеч и впадины над ключицей, и при виде них у Эльги всякий раз от восторга перехватывало дыхание. На груди его висел тот самый костяной ящер, вернувшийся на законное место. И больше на нем ничего не было, отчего сам Мистина казался скорее земным воплощением своего покровителя – владыки северных рек, чем простым смертным.
«В тот самый день, когда я родился, тронулся лед на Волхове, – опять вспомнила Эльга его давние слова. – Это означало, что Ящер проснулся. Королева Сванхейд сказала тогда, что Ящер и медведь будут моими покровителями».
С тех пор она знала, откуда в нем это – сила медведя, ловкость ящера и упорство текучей воды. И люди, вздумавшие тягаться с Ингваром за власть, на самом деле получали куда более сильного противника, чем им казалось.
– Ты себя забыл, – слегка усмехнулась Эльга.
И, произнеся это, сама испугалась. При силе и влиянии Мистины, женатого на Уте – тоже племяннице Вещего, его притязания были ограничены лишь его собственным честолюбием.
– Я себя не забыл. – Мистина мягко взял ее за локти и потянул к своей груди. – Но я уже владею тем, что дороже всех званий на свете…
* * *Ожидания не обманули: к концу месяца просинца в Киев явился Грозничар с женой, боярами и ежегодной данью.
– Последних бобров тебе привез! – весело говорил он Эльге. Дань из лодий челядь под присмотром ключников перетаскивала в клети у причалов, но для наглядности Грозничар принес в Олегову гридницу два сорочка бобровых шкурок, нанизанных на кольца из ивовых прутьев. – Гляди сама, хороши ли. У нас без обману!
– Что же последние? – смеялась Эльга. – Или ловища ваши истощились? Или ловушки прохудились?
– Условились мы с мужем твоим, что с будущего года я и земля черниговская более Киеву дани не дает!
– Так уж и условились? – Эльга прищурилась, улыбаясь, будто удалой зять лишь шутил, и показала на стоявшего возле возвышения Кашенца. – А вот гридь мне слова князя передал: здесь, в Киеве, мы совещение будем творить с тобой и мужами киевскими. На чем договоримся – я пока не ведаю.
– Ну так зови мужей твоих киевских – и сотворим совещание! – Грозничар тоже был весел.
Добившись, как ему казалось, согласия Ингвара, в Киеве у княгини он не предвидел затруднений.
У Володеи тоже было чем похвалиться – у нее имелся годовалый сын Чернонег, Нежатка, и она привезла показать его сестре. Не просто так, а тоже с умыслом.
– Видишь: нами род Олегов в Чернигове прочно утвердился! – сияя от радости, говорила она Эльге в первый же день приезда, когда после бани Эльга увела сестру к себе в избу.
Володея была очень похожа на их мать, плесковскую княжну Добролюбу Судогостевну: такие же русые волосы и брови, округлое лицо. Ниже ростом, чем Эльга, и не такая красивая, она тем не менее излучала здоровье и бодрость, от нее исходило ощущение уюта и надежности. Эльга приметила, что восемнадцатилетняя сестра «тяжела» во второй раз, но срок пока был небольшой, и Володея не испытывала недомоганий.
– Матушка бы порадовалась, – улыбнулась Эльга, держа на руках Нежатку. Широко расставленными светло-серыми глазами тот напоминал и мать, и бабку. – И ты сама хочешь черниговской княгиней быть или это муж твой придумал?
– А чего же мне не быть княгиней? – Володея забрала у нее ребенка. – Мой сынок родом не хуже твоего! Мы тоже род ведем от Олега Вещего и от князей плесковских! Никому на свете не уступим, да, Нежатка?
– Но Ингвар – из рода конунгов. А Грознята – нет, его дед у Олега меч принял, простым хирдманом был поначалу, пока до сотского не дослужился и воеводой на левом берегу не сел.
– Ну и что, что из рода конунгов? Где его земля – на том краю света! – свободной рукой Володея махнула куда-то в дальнюю тьму.
– На том краю! – Эльга засмеялась. – Мы сами с тобой почти оттуда же.
– Здесь, в Русской земле, Ингваров род никаких прав не имеет и ничуть нас не лучше! Да и кто его деды, кто их знал?
– Его род от Харальда Боезуба ведется, а тот в семнадцатом колене потомок Одина…
– Ой, сказки это все! – отмахнулась Володея. – Здесь не Одинова земля, мы Перуну и Волосу жертвы приносим.
Она передала Нежатку няньке, взяла Эльгу за локоть, отвела на несколько шагов и горячо зашептала:
– Да и дался тебе этот Ингвар! Чего в нем хорошего? Собой никакой, ростом не вышел, одно звание, что князь, а одень его в холстину простую – от смерда не отличить. И не любит он тебя вовсе – вон, болгарскую девку притащил! Род наш не уважает! Я нипочем не спустила бы такое!
– Я и не спускаю! – Эльга нахмурилась: ей не хотелось об этом говорить. – Пока при нем эта болгарыня остается, я ему не жена и в одном доме с ним не живу! Вернется он в Киев – я опять на лето в Вышгород уеду.
– Так и будешь птицей перелетной весной и осенью с места на место перебираться – со всем домом, с пожитками, с челядью, с дитем! – насмешливо воскликнула Володея. – Что это за дело! Раз ты княгиня киевская, так и сиди в Киеве. Наше это владение, Олегово!
– Может, не всю жизнь. – Эльга опустила глаза.
Она вовсе не собиралась передавать сестре тайные, полунамеками сделанные обещания Мистины избавить ее от соперницы, когда в союзе с болгарами отпадет прямая нужда.
– Ты здесь княгиня, – настойчиво зашептала Володея, хотя в избе никого, кроме них и челядинок, не было. – Твое здесь право. А Ингвар – никто. Только твоей милостью и живет, и князем называется. А захочешь
