– Выходит, твоя жена избрала Вышгород своим Трюмхеймом[30], а ты, будто Ньёрд, без нее поселился у моря… – задумчиво произнесла Сванхейд, выслушав до этого места.
«Хотелось бы мне знать, от кого она теперь родит много сыновей», – следуя за мыслью о судьбе великанши-охотницы, добавила она про себя.
Впрочем, кое-какие догадки у нее имелись. Сванхейд не знала Эльгу, но знала человека, что остался возле нее в Киеве. И дивилась в душе, глядя на суровое лицо своего сына: он не догадывается, к чему толкает жену? Или молчаливо мирится с этим, расплачиваясь за свою неудачливость, за вину в семейном раздоре? За снисходительность Эльги и усилия Мистины по их примирению?
Но королева была слишком умна, чтобы заговорить об этом. Ингвар ведь может и разбить этот хрупкий мир, если поймет, что хотя бы еще один человек на свете подозревает о его цене.
Этим первым вечером Ингвар раздавал дары всей родне и младшим князьям – поэтому пир вышел веселый. Жители Поозёрья дивились греческим шелковым кафтанам и мантионам, кубкам, перстням с эмалью, ярко расписанным кувшинам. Слушали Бояна, что пел им под гусли сказания о своих предках:
Сидела в богатом покоеКрумова жена, Красимира.Письмо ей прислал Никифор,Белого царь Цареграда.Младая ты, Красимира,Живешь ты средь гор бесплодных,Если глянешь с твоей вершины,Увидишь лишь голые камни.Ночью и днем ты слышишьТолько волков завыванье,Мутный Дунай под брегомТащит деревья и камни.Отрави ты Крума-владыкуИль свяжи и мне его выдай,Тогда возьму тебя в жены,Нареку моею царицей.В стране моей, в белом Царьграде,Житье твое будет иное:Сидеть ты будешь на шелке,Ходить в паволоках узорныхИ прясть золотою прялкой.А если в окно ты глянешь —Смоковницы там и маслины,Птицы щебечут на веткахГранатов и сладких яблонь…Веками болгары отстаивали свои земли от посягательств греческих царей, и о том же были их старинные песни. Тот или другой греческий царь вновь приходил к старому ханскому Плескову, приморскому Несебру или на Дунай с оружием, осаждал города, вызывал багатуров на поединок, соблазнял их жен или сестер, если не мог одолеть в ратном поле… Жители северных земель внимали удивительным сказаниям, дивясь и на певца – смуглого, с выбритыми висками и заплетенными в косу длинными волосами с затылка. Иные только сейчас и узнали, что есть на свете такая земля – Болгарское царство.
А Сванхейд, посматривая на Ингвара, видела, как он хмурится. Видно, ему не пришлась по нраву песнь о том, как оставленную дома жену враг его льстивыми словами склоняет к предательству.
Но кто этот коварный враг? Неужто старик Роман, нынешний владыка Царьграда, затеет писать к Эльге соблазнительные письма?
Обсуждать поход пришлось еще не один день. Довольные подарками бояре приговаривали, что-де «добыча не хуже Олеговой», но когда улеглись первые восторги от чаш и паволок, многие сообразили: итоги похода вовсе не те, что были у Вещего. Олег еще под стенами Царьграда дождался послов от тогдашних цесарей, Льва и Александра: ему предложили мир и обсудили условия договора, что и был заключен на следующий год. Однако ни Ингвар, ни Мистина никаких царевых мужей в глаза не видели, а Хельги Красный дождался лишь предложения уйти, бросив добычу, и на обратном пути огненосные хеландии погубили половину его войска. Ясно было: греки не считают войну оконченной. Мирный договор и соглашение о торговле еще таились в глубинах облачного колодца судениц.
Конечно, сами цесари на берега Днепра и тем более Волхова с мечом не придут. Но если мир так и не будет утвержден, это будет означать, что война проиграна и все жертвы напрасны.
И вслед за этим обозначилось и другое: за договор еще придется повоевать.
– Я вижу, беды не оберешься с ваших походов, – говорил плесковский князь Воислав, дядя Эльги по матери. – Ты половину войска потерял, наших плесковских ратников едва половина вернулась – а совещания нет. Полторы сотни жизней – псам греческим под хвост. Второй раз идти – еще столько же людей сгубить? А если опять понапрасну?
– Ты недоволен нашими дарами? – Ингвар кивнул на синий шелковый камизион, в который Воислав не замедлил нарядиться. – И ваши люди получили свою законную долю. Если им кажется мало, то пусть спросят у себя – почему не взяли больше.
– Но чтобы договор получить, нужно опять свои головы под этот ваш олядный огонь подставлять! Я и так уж сестрича лишился! А какой парень был! Золото! Загляденье!
Теперь, когда Эймунд сгинул, Воислав куда охотнее отдавал ему должное, чем пока опасался, не вырастет ли из сына сестры соперник его собственным сыновьям.
– Боюсь, если Ингвар пойдет в поход… уклониться от него… у вас не выйдет, – с трудом переводя дыхание, вставил тучный Ветурлиди. – Наш род и ваш… связаны тремя браками. Мы слишком… близкая родня, чтобы друг друга… в беде покинуть.
– Тебе вольно о родстве рассуждать, ты сам-то в поход не пойдешь! – Воислав сердито глянул на толстяка, по чьему круглому лицу катился пот.
– Сам я, скажу тебе честно, порой не могу и до отхожего места дойти. Но у меня пятеро сыновей, двое уже ходили на греков, и они пойдут снова. А может, и еще двое, если до тех пор Халейгу исполнится семнадцать, а Исольву – шестнадцать лет.
– Не наш то был огонь, а греческий, – поправил Ингвар, бросив на старого дядю благодарный взгляд. – Но если мы откажемся от нового похода и не будем добиваться совещания, значит, смиримся с тем, что наши люди погибли напрасно. Вся эта рухлядь не вечна, – он ткнул в новый кафтан сидевшего вблизи Тородда, – износится она. Вечна только слава. А договор сохраняет силу тридцать лет. Пока не вырастут новые воины. И если вам, кривичам, чтобы собрать еще хотя бы полтысячи ратников, надо ждать тридцать лет… Ну, что же, в новом моем договоре с греками на вас месячины не пропишут.
– Твоем договоре? – обиделся раздраженный потерями Воислав. – А Киев-то чей теперь?
– Киев? Мой!
– А мы вот слышали, люди говорят… Говорят, черниговский твой воевода, муж нашей Володейки, сам себя князем поставил. И еще говорят, что жена-княгиня тебя из Киева выгнала и больше глаз на двор казать не велела – потому ты сюда и явился с болгарыней своей, ее родней и всей дружиной!
– Да кто тебе такого набрехал?! – Ингвар в негодовании быстро поднялся.
А в мыслях мелькнуло: что, если Воислав успел получить какие-то вести с полуденной стороны, с Днепра, и на самом деле все так и есть? Пробила холодная дрожь. Что, если
