– Прикройте, ребят, – шепнул Воеводин Диме и Соне. – На счет десять – огонь. Я зайду с тыла.
И Денис, не дожидаясь реакции товарищей, пополз в ту сторону, где засели имперские штурмовики.
– Пять, – произнесла чуть слышно Соня. Она уперла в плечо приклад карабина, изготовилась перед рывком.
Дима, едва живой от ужаса, поднял со снега ружье. Руки его дрожали, «Бекас» плясал, словно припадочный.
– Три! – выдохнула девушка.
– Не надо, Сонь, – с трудом выдавил из себя парень, – не стреляй, не надо…
– Два! – тело Бойцовой напоминало сжатую пружину, карабин она держала крепко, лишь ствол оружия чуть заметно подрагивал.
– Огонь! – рявкнула девушка, рванулась вперед, выпустила заряд. Почти одновременно выстрелил и Дима. Попал он или нет, Самохвалов не понял. Едва надавив на спусковой крючок, он мгновенно юркнул обратно.
Пули застучали по ржавому корпусу грузовика. Веганцы перенесли огонь на их укрытие.
Соня, выстрелив из карабина еще один раз, тоже нырнула обратно.
«Все. Теперь нам крышка», – Дима слышал, как пули проносятся прямо у него над головой, и мысленно прощался с жизнью. Он сидел, зажмурившись, обхватив голову руками. О том, чтобы продолжать огонь, даже и не думал. Бойцова ухитрилась выстрелить еще пару раз, но потом и она свернулась калачиком рядом, у колеса грузовика, вздрагивая от ужаса.
Стрельба на набережной не стихала ни на миг, но – вот чудо! – по грузовику, за которым укрылись Дима и Соня, больше никто не стрелял.
Только спустя мгновение юноша понял, что в бой с врагом вступил Воеводин. Это его автомат надрывался сейчас очередями в тылу у веганцев.
Грохот выстрелов внезапно смолк. Наступила полная тишина. Дима так и сидел, сжавшись в комок у колеса грузовика. А вот Соня, набравшись смелости, решилась выглянуть из укрытия. Со стороны реки в их сторону спешили люди.
Приморцы? Веганцы? Этого она пока не знала. Но интуиция подсказала девушке: «Веганцы бы сразу пристрелили. Значит, не они».
Держа наготове карабин, Соня двинулась навстречу союзникам.
Глава девятая
БЕЛОЕ БЕЗУМИЕ
За два дня до начала войны, после полудня,
Выборгская сторона
Любовь с первого взгляда… Возможна ли она? В этом Дима Самохвалов сомневался. К своей подружке Соне он присматривался, по крайней мере, год. Зато юноша точно знал, что бывает ненависть с первого взгляда. Именно это чувство взаимной неприязни возникло между Самохваловым и караванщиком Данилой.
Дима и Данила знали друг друга меньше часа. Они двух слов друг другу сказать не успели, но в каждом взгляде, в каждом жесте северянина сквозило плохо скрываемое презрение. Самохвалов не оставался в долгу и платил караванщику той же монетой.
«Каким же идиотом надо быть, чтобы так вляпаться?!» – размышлял Дима, выслушивая историю о любовных приключениях Данилы.
В голове у юноши не укладывалось, как можно продолжать любовные подвиги, зная, что твой караван вот-вот уйдет. Самохвалов вырос в общине, где на любовные похождения смотрели очень строго и регулярно отправляли любвеобильных мачо на чистку свинарников. Мать и отец воспитывали Диму скромным юношей. Нравы, царившие в Большом метро, его неприятно поразили.
«Что делает среди сталкеров этот хлюпик?» – терялся в догадках Данила, наблюдая за тщетными попытками Самохвалова самостоятельно взобраться на платформу Выборгской.
В Большом метро Дима, в самом деле, чувствовал себя неуверенно. Гостя из Оккервиля пугали двери и люки, ведущие неведомо куда. Юноша с огромным трудом осилил путь от Площади Ленина до Выборгской. В зловещих сырых туннелях уже двадцать лет не горела ни одна лампочка, а на макушку и за шиворот капала ледяная вода. Здесь порой становилось не по себе даже бывалым бойцам, а Дима и вовсе трясся мелкой дрожью. Всю дорогу он опирался на руку Сони. Со стороны это, впрочем, выглядело так, будто парень поддерживает девушку, чтобы та не боялась. Соня все поняла, но виду не подала.
На Выборгской Диму потрясло все. Вонь. Грязь. Гвалт и смех, не стихавшие буквально ни на миг. Грубые караульные не упустили случая прокомментировать грудь и попу Бойцовой. Девушка не отреагировала, а вот Дима вспыхнул, как рождественская гирлянда.
– Макаки. Макаки, а не люди. Примитивные животные, – ругался парень, поглядывая через плечо на постовых, сгрудившихся у костра. Человеческие силуэты, двигавшиеся на фоне языков пламени, напоминали дикарей из далекого прошлого, а их голоса, сливавшиеся в общий неразборчивый гул, – гвалт стаи обезьян.
На Проспекте Большевиков, родной станции Самохвалова, тоже толклось много народа, там тоже было шумно, а в воздухе висело плотное амбре. Но на Выборгской все особенности, характерные для густонаселенной станции, следовало умножать на три. С каждой минутой Диме становилось все труднее подавлять рвотные позывы. Поэтому он очень обрадовался, когда отряд вышел на поверхность. Даже здесь, в окружении плотоядных мутантов и гибельных аномалий, Диме было спокойнее, чем в Большом метро. За плечами Самохвалова было два полноценных рейда по улицам Петербурга, схватка у вестибюля Ладожской и еще четыре вылазки, к счастью, обошедшиеся без стрельбы. В общем, опыт имелся. Необстрелянным юнцом Диму назвать уже было нельзя. Довелось ему побывать и под пулями…
Выполняя приказ Псарева, юноша занял позицию в арьергарде маленького отряда. Ничего особенного от него не требовалось. Шагать в хвосте группы, глядеть в оба, держать оружие наготове. Вот и все. Дима старательно вертел головой, высматривая опасность.
За последний месяц он сроднился со своим «Бекасом-12М», привык к нему. Ружье оказалось простым в обращении, надежным и неприхотливым. «Бекасу», в свою очередь, достался пусть и не слишком меткий, зато бережливый хозяин. Дима содержал своего боевого друга в безупречном порядке, за что удостоился скупой похвалы сначала от Воеводина, а потом и от Псарева.
«Как же тут красиво», – первое, что пришло в голову Самохвалову, едва он выбрался из подземки на улицу.
Вокруг не было ровным счетом ничего особенного. Руины жилых домов. Жалкие остовы торговых палаток. Приземистый забор из бетонных плит, над которым виднелись железнодорожные вагоны. Там проходила линия Финляндской железной дороги. С покосившихся столбов сиротливо свисали провода. Обычная, ничем не примечательная картина.
Зато повсюду, насколько хватало глаз, лежал чистый, свежий, девственно-белый снег.
Судя по календарю, который в метро старались вести все двадцать последних лет, сейчас на дворе было самое начало ноября. Но климат в мире, пережившем Рагнарек, стал суровым. Снегопады начинались уже в середине октября, а заморозки – и того раньше. К последнему месяцу осени снег, как правило, уже ложился. О таком явлении, как бабье лето, жители метро уже забыли, и даже многие люди, родившиеся до войны, с трудом могли объяснить, что это такое.
Снегопад еще не закончился, с небес на землю, кружась в изящном хороводе, спускались крохотные белые мухи и
