Солдаты в зале притопнули. Герольд благоразумно ретировался.
Правитель покрепче сжал свои скипетры.
— Итак, Мильтиад, что тут у нас? — Он говорил быстро, не тая любопытства. У него был относительно приятный голос, а в словах ощущалось тепло, но под маской обаяния ему не удавалось спрятать ни свой интеллект, ни жадность. — Ручаюсь, это и есть тот мифический мальчик из Халдицеи. Гляди ж ты, никакой и не миф!
— Это он, мой король, — произнес суб-опцион.
— Признаюсь, не ожидал, что ты вернешься так быстро, — сказал тиран. — Ты превзошел себя. А ведь отбыл всего-то прошлой ночью! Не ты ли неделю назад причитал, сколько времени уйдет на то, чтобы прочесать Халдицею и найти его? Похоже, ты ошибался.
Придворные засмеялись и стали шептаться, прикрывая рты ладонями.
Мильтиад поднял глаза.
— Мы нашли его здесь, мой король, на Фригейском утесе, буквально сразу за дорогой на Ирекс. Пастухи заметили его вчера — он карабкался, и мы встретили его наверху.
— И где те пастухи?
— Со своими стадами, мой король.
— Мильтиад! Какой пример ты подаешь нашему гостю? Где твоя щедрость? — добродушным тоном Даммекос пожурил солдата. — Проследи, чтобы их наградили. Пять лоханов каждому!
— Будет исполнено, мой король, — отчеканил субопцион.
Даммекос обратился к мальчику. До сего момента он лишь алчно оценивал его, не вступая в разговор, словно Пертурабо был нс живым мыслящим существом, а произведением искусства, которое тиран собирался купить. Но теперь правитель широко улыбался и смотрел прямо в его льдисто-голубые глаза.
— Ты, должно быть, тот ребенок с Халдицейского нагорья, — задумчиво произнес он. — Не представляю, как может быть иначе. Я никогда не видел столь прекрасно сложенного и зрелого юношу. Истории явно скромничают.
— Я не знаю, обо мне ли речь, — тихо сказал Пертурабо.
Настал его черед пристально изучать Даммекоса. Король лишь снисходительно улыбнулся мальчишеской дерзости.
— Ты не знаешь?
— Я ничего не помню до вчерашнего дня. Я вижу себя уже на середине склона и дальше карабкаюсь до конца. До того — ничего.
— И как же ты там оказался?
— Не знаю. В голове пустота.
— «Мой король»! — зашипел Мильтиад. — Обращайся к нему «мой король»!
Пертурабо взглянул на офицера.
— Он мне не король. А даже если и так, мне он незнаком.
Даммекос засмеялся, разряжая обстановку.
— Тише, тише, суб-опцион. Нельзя упрекать нашего гостя в пренебрежении этикетом. Он же признался, что ничего не помнит.
— Тогда пусть учится, мой король, — заявил Мильтиад. — Он в вашем доме.
— Научится, можешь не сомневаться. Но сейчас он прав. Если он не знает, кто я, то как может признать во мне господина? Не будем слишком строги и простим ему эту фамильярность. А пока… Мальчик мой, послушай: вот уже несколько месяцев ходят слухи о юноше, похожем на тебя, что пришел с плато Халдицеи. Тебе что-нибудь об этом известно?
— Говорю же, ничего.
— Это ты, я уверен, — продолжал настаивать король. — Странник, спустившийся с гор. Юноша, убивающий ялпидов и поборовший гидраку с одной лишь деревянной дубиной. Дитя, что управляется с кузнечным молотом, как художник с кистью.
Пертурабо опустил глаза и посмотрел на свои ладони. Раны от скалолазания уже зарубцевались. Нормально ли это? Руки выглядели толстыми и грубыми — такие бы, скорее, подошли землекопу. Как ими можно творить искусство?
— Я не знаю, о ком вы говорите, — повторил он.
— Так, может, узнаем? — радушно предложил тиран. Сидя на троне, он наклонился вперед и прижал скипетры к груди. — Давай вместе выясним, ты ли тот юноша?
— Хотите испытать меня?
— Только если ты согласишься.
— А если у меня ничего не получится?
— Тебе не причинят вреда, — заверил Даммекос. — Уверен, столь славному молодому человеку здесь обязательно найдется место. О тебе позаботятся.
— А если я справлюсь? — подозрительно спросил Пертурабо.
Улыбка короля стала еще шире.
— Тогда и посмотрим. Так или иначе, я обещаю — с тобой не случится ничего плохого. Каким королем я буду, если убью живую легенду, которой так радуются мои люди? Тирания — тоже искусство. И ты увидишь, что я в этом деле — человек небесталанный.
— Раз так, я согласен, — сказал Пертурабо.
Терять ему было нечего, и в то же время было любопытно выяснить, действительно ли он и есть тот мальчик и как это будут проверять?
Король поднял руку и кивнул. Прозвучал гонг. Боковая дверь зала распахнулась, и внутрь вошел обрюзгший лысый евнух. За ним еще шестеро втащили переносную чугунную кузницу. Цилиндр разожженного горна источал сильный жар, а сквозь решетку дверцы лился оранжевый свет. Помощники установили мехи, принесли кадку с водой для охлаждения. Наконец, на деревянную колоду водрузили наковальню. Ствол еще сохранил желтизну, его явно спилили недавно, и на тускло-сером металле тоже не было ни единого пятнышка. Оба были новыми, неопробованными. Такая схожесть понравилась Пертурабо.
Евнухи открыли боковину кузницы и сняли пластину с конической крышки, под которой буйно алели угли. Одно дуновение мехов — и они засветились еще ярче. Из короткой трубы к потолку потянулся дымок. Сбоку от Пертурабо слуги поставили бочку с железными прутьями и деревянную тележку, наполненную инструментами.
Все в зале выжидающе смотрели на мальчика, а он смотрел на короля.
— Приступай, — сказал тиран.
Пертурабо решил изготовить меч и позволил инстинктам направлять его. Он набрал в руку прутьев и проверил каждый ударом по наковальне, оценивая вес и внимательно прислушиваясь к звуку. Он понятия не имел, на каком остановиться, а потому выбрал те, которые ощущались правильно. Их юноша сунул в огонь. Пламя едва не лизало его голые руки — у придворных короля аж дыхание перехватило, но Пертурабо не побоялся и не дрогнул перед голодными алыми языками. Мальчик спокойно держал прутья, пока те впитывали жар печи.
— Воздух, — потребовал он, выпуская металл.
Евнухи почувствовали в ребенке силу и незамедлительно повиновались, качая длинные изогнутые мехи, пока огонь не взревел, и железо не раскалилось добела.
Чтобы извлечь заготовку, Пертурабо натянул толстую кожаную перчатку. Хоть и рассчитанная на взрослого человека, ему она оказалась мала. Он отказался от клещей и, рукой вынув прут, принялся бить по нему кузнечным молотом. Мальчик работал неспешно, методично. Железо отказывалось поддаваться. Лишь с применением жара его упрямую сущность можно было облечь в форму оружия. Было ли в том ему предупреждение, Пертурабо его не увидел, увлеченный работой столь полно, как могут быть увлечены лишь гении и дураки. В глазах судей он выставлял неумехами всех знакомых им кузнецов, а его рука двигалась стремительно и уверенно, словно паровой молот в литейном цеху. От рождающегося клинка летели фонтаны искр, рассыпаясь по мраморным плитам.
Час шел за часом, а он усердно трудился. Окружающий мир для него перестал существовать. Своей упорной волей он подчинял силу железа, преображал его — надежный и честный материал, без обмана и фальши.
«Металл воинов, лишенный порочных слабостей золота», — думал Пертурабо.
Откуда он знал это? А не все
