Неужели это вонючее место с его гниющей статуей – ворота в Лавондисс? Неужели Гарри пришел сюда, нашел эту печальную поляну и отсюда ушел в жестокую зиму, из которой воззвал к дому, к внешнему миру? Таллис надела собственную Пустотницу. В тенях задвигались духи; человеческие силуэты, беспокойные и испуганные, втягивались в темное дерево. Статуя отклонилась от нее, кора треснула, и она ощутила беспокойное движение в стволе.
Испугавшись, она сняла маску. Поляна немедленно стала прежней.
Пустые пути Таллис обнаружила в восемь лет, но все еще не нашла тот, который хотела. И хорошо знала почему: ей не хватало маски Лунный Сон. И ей не хватало силы. После того, как олень так эффектно исчез, стал частью местности, она уже никогда не чувствовала себя такой могущественной, как в тот день, когда поля вокруг ее дома извергали из себя корни и камни других эпох.
Она выросла. Ей больше двадцати, по ее счету. Скоро она начнет стареть. Она уже видела признаки старения. Лес всяческими путями высасывал из нее душу и сны. Опустошал ее.
С внезапным гневом она сообразила, что опять погружается в меланхолию. Она резко вдохнула воздух, встала и ударила по лицу Пустотницы. И только тогда заметила, что половина ухмыляющегося лица казалась мертвой; странная разница с ее маской.
Если лес действительно осушил ее, то сейчас что-то случилось, что-то вдохнуло в нее энергию. Она подошла так близко… в первый раз… к Гарри. Чужаки привлекают чужаков. Теперь, найдя Уинн-Джонса, она была уверена, что достигла места, где внутренняя сущность брата вызвала короткий переполох в лесной стране, после чего он отправился дальше, вверх по реке.
В первые несколько дней она часто приходила к реке. Дважды она видела Мортен, но пряталась от нее, хотя сама заметила тайное место, в котором девочка скрывалась от любопытных глаз: высокая груда камней в нескольких ярдах от грязного берега; издали она казалась монолитной, но при более внимательном рассмотрении открывалась пустота, естественное укрытие. В ту ночь, когда дух Уин-райятука поплыл, как серебристая рыба, Таллис пришла к этому укрытию, свернулась калачиком и проспала в нем всю ночь.
Рано утром ее разбудили четыре пса, огромные гончие, лающие и плещущиеся на мелководье. Один из них подбежал к камням, поставил передние лапы на высокие булыжники и уставился на лежащую женщину. Таллис угрожающе взмахнула железным ножом, и гончая отступила, побежав за товарищами. Таллис еще какое-то время оставалась в укрытии. Человек в плаще и с посохом в руке прошел по берегу реки, держась ближе к подлеску; каждый раз, обходя шест с перьями, он коротко пел один и тот же пронзительный напев. Бородатое лицо, голова покрыта капюшоном. Таллис заметила, что на спине он несет две деревянные маски, и содрогнулась.
Он быстро прошел мимо, не став задерживаться в месте смерти. Таллис долго шла вслед за ним вверх по реке, пока не дошла до участка, где река превращалась в быстрые пузырящиеся ручьи, текущие между склонившимися к ним деревьями. Человек в капюшоне, не оглядываясь, стал прыгать с камня на камень, переходя от одной густой рощи к другой.
«Все идут вверх по реке…»
Даже лошади!
Одна из них сейчас подошла к Таллис – черная кобыла, с порванной гнилой упряжью. Металл въелся в тело животного, на боках затвердели пятна крови.
– В книге сказок тебя не было, – пробормотала Таллис, осторожно подходя к усталому животному. Да, не старая, но очень уставшая. На остатке попоны большое темное пятно – засохшая кровь прошлого всадника.
Таллис поймала и успокоила кобылу, потом убрала орудия пытки, которыми предыдущий владелец мучил ее. Когда она пошла обратно к месту смерти, черная кобыла последовала за ней. Несколько недель назад камнепад убил лошадь Таллис. Скатах, потерявший своих друзей-Джагутин, тоже ходил пешком по запутанным лесным тропам, возможно таким образом выражая скорбь; говорить о своем горе он не мог.
– Ты будешь моей долгожданной подругой, – прошептала Таллис животному. – Если ты задержишься до завтра, я поеду на тебе. Но я не дам тебе имя, так что ты навсегда останешься свободной. Но если я поеду на тебе, то ожидай, что мы отправимся в неведомый край.
На следующий день Мортен подошла к Таллис, храбро решив подружиться.
Таллис узнала о приближении девочки за несколько минут до того, как та прокралась на поляну духов и села на корточки позади нее. Таллис осталась спокойной. Вокруг себя она положила маски, лицом вверх. Мешок из волчьей шкуры с ее особыми реликвиями лежал рядом, еще завязанный. Таллис не отрываясь смотрела на глаза деревянной статуи; в их странной форме она искала ключ к «Лунному Сну».
Тотем Лунный Сон был сделан из ствола ивы. Статуя представляла собой женщину, но настоящая красота райятука выдавала себя вырезанными на дереве едва заметными символами земли и луны и умелым сочетанием этих символов с человеческими чертами лица. Тотем уже начал общаться с женщиной из далекого мира.
– Таллис? – тихим голосом спросила девочка. Она нервничала. Какое-то время Таллис не обращала на нее внимания. Ее сознание дрейфовало где-то в ночи, и маска приближалась к ней, уже почти сформировалась. Она будет не похожа на предыдущую маску Лунный Сон, которую Таллис сделала после разговора с Кости. Да и как она может быть похожей? То особое воспоминание, хранившееся в глубинном подсознании, было использовано и потрачено. И когда Таллис уронила маску, потеряла ее, она потеряла и связь с женщиной этой земли…
Иногда она спрашивала себя, действительно ли отец, подобрав маску, уничтожил ее, или, возможно, он надевает ее лунными ночами… и если он так и делает, что он видит? И слышит?
– Таллис? Что ты делаешь?
Таллис с трудом понимала английский Мортен, в котором было слишком много небных звуков и дифтонгов, как в языке тутханахов (например, «Таллис» она произносила как «Таллиш»). Но все-таки отец немного научил девочку своему странному языку, и понять ее было можно.
Таллис резко повернулась; волосы упали вперед, закрыв лицо, и шрам на скуле, и ее улыбку. Мортен не шелохнулась, и Таллис подозвала ее к себе; девочка заискивающе подошла. Волосы она намазала белым и перевязала красной лентой, с которой свешивались кости и ракушки. Протянув руку, она коснулась сухих волос более старшей женщины, соломенно-желтых, так восхищавших женщин тутханахов. Робкое исследование не возмутило Таллис, но и не обрадовало. Проказливые глаза Мортен, сейчас полные восхищения, поглядели прямо в глаза Таллис.
– У тебя глаза немного зеленые. Точно.
– Никогда раньше. Стали за последние
