Чувство близости к брату исчезло. Балансируя на краю обрыва, Таллис взглянула вниз, на реку. И услышала, как кто-то позвал ее; эхо подняло искаженное имя со дна бездны. Встревоженная, она бросилась назад к тому месту, где привязала Озерную Пловчиху.
Ведя кобылу в поводу, она спустилась по крутой тропе к палаткам. Огибая костры, она не заметила никакого движения и только потом осознала, что кто-то бежит ей навстречу через темные деревья. Фигура выбежала на тропинку, остановилась, освещенная слабым светом костров, зачирикала и бросилась прочь, размахивая руками.
– Падуба! – крикнула Таллис, и та на мгновение остановилась, словно поняв свое имя, и печально посмотрела на женщину и лошадь. Это была она, вечнозеленая даурог, вот только кожа ее была изодрана, а тонкое тело тряслось. Она выглядела так, как если бы на нее напали. Таллис увидела, как несколько колючих листьев упало с ее груди, и Падуба, коснувшись сломанных черенков, болезненно скривилась. Потом повернулась и побежала к воротам руин. Возможно, она знала, что лежит перед ней, а возможно, неслась, не разбирая дороги.
И только тут Таллис сообразила, что она убегает от страха.
К палаткам прыгнул волк и выпрямился, как человек.
Озерная Пловчиха запаниковала и встала на дыбы. Таллис успокоила кобылу, ласково поглаживая по морде и шепча нежные слова. Скараг стоял, едва различимый в полумраке, легонько покачивался и что-то жевал мокрыми челюстями; от него сильно пахло зверем и лесом. Потом быстро шагнул в сторону, под защиту темноты, его морда-череп уставилась на тропинку. На ходу он скрипел и потрескивал, как старое дерево, размахивающее хрустящими листьями. Поднялись скелетоподобные руки, одна указала на Таллис; глаза – дыры в червивом дереве – казалось, искали человеческого сочувствия. Трясущийся рот открывался, обнажая острые зубы-шипы, и закрывался – возможно, он пытался что-то сказать; только сейчас Таллис рассмотрела, что создание лесной страны было скелетом волка: ни шкуры, ни меха; с торчащих голых костей свисали куски сморщенного мяса.
Опустившись на четвереньки, он повел головой вправо и влево, нюхая воздух. Потом, по-собачьи завыв, выпрямился и, двигаясь на задних лапах и наклонившись вперед, с невероятной скоростью пролетел мимо Таллис; она заметила только смазанное движение. Вбежав в одну из палаток, он мгновенно выбежал оттуда и метнулся к Таллис; в тусклых глазах отражался свет костров.
Она успела только поднять свое короткое копье и ткнуть им в скарага. Копье прошло сквозь тело, как через поганку. Но существо остановилось. Вытащив оружие, она ударила в голову, и волк покачнулся. Она вторично воткнула копье в ребра, и на этот раз наконечник застрял внутри; она дернула, и скараг пошел за ней, зажав в себе убивающее дерево.
Пронзительный волчий вой, почти человеческий крик смертельной боли, и Таллис сбросила зимнего монстра со скальной полки. Он закувыркался в воздухе, раскинув руки и ноги. Ей показалось, что она услышала крик совы, и тут падающее тело, черное и уже почти невидимое, внезапно отлетело влево, вспорхнуло и перевернулось; на нее взглянуло белое лицо; потом он опять стал падать и исчез во мгле.
Озерная Пловчиха, до смерти испуганная скарагом, оказавшись на свободе, немедленно сбежала. Таллис услышала, как кобыла скачет по тропинке вниз, поскальзываясь на льду, и пошла вслед за ней. Спустившись, она обнаружила, что лошадь стоит, опустив голову, и как будто стыдится себя. Увидев Таллис, она громко заржала, ударила копытом по земле и попятилась в глубь деревьев. И Таллис поняла, что не стыд заставил ее съежиться, а страх.
Рядом с костром Уинн-Джонса стояла одна лошадь, и никакого признака людей. Однако Таллис увидела что-то… высокое, похожее на животное… совершенно неподвижное…
Она осторожно подошла.
Точно. Скараг, насаженный на воткнутое в землю копье Скатаха, прошедшее через челюсть. Тварь дернулась и опять затихла. Длинные пальцы скрючились от боли, потом расслабились. Судя по трепетавшему на горле дубовому листу, коричневому и мертвому, это был предводитель. Голова второго скарага лежала на костре: рот разинут, волчьи черты едва различимы. Тело лежало на земле, руки и ноги отдельно. Из темной кожи-коры уже начали появляться перья; внезапная смерть остановила их рост.
Где же Скатах? Где Уинн-Джонс? Справа фыркнула лошадь, Таллис повернула голову и увидела привязанного за грубый повод жеребца Скатаха. Сзади в реку упал камень. Она резко повернулась и посмотрела наверх, на горящие на утесе огни и темные облака, нависшие над развалинами крепости.
Движение…
Вокруг нее. Она повернулась, безоружная и испуганная. И потянулась к огню, за головней, но что-то схватило ее за руку и развернуло. В щеку вонзились зубы. Она закричала и ударила волка. Наконечник копья прорезал ее одежду, задел кожу и отдернулся. Долгое мгновение волк стоял неподвижно, потом начал медленно оседать, переворачиваясь на бок; она не выпускала его из рук. Скатах ударил сзади, наконечник вышел с другой стороны и слегка поцарапал Таллис. Она потерла живот, смахнула кровь с лица и зажала неглубокую рану от укуса. Скатах молчал.
– Я убила одного на обрыве, – сказала Таллис. – Падуба убежала.
– Значит, остался только шаман, – ответил Скатах.
– Он нападет на нас, как остальные?
– Ему нужна жизнь. Они убивают ради крови. – Он оглянулся. Таллис подошла к нему. Запах оглушал; зимняя зелень вокруг них гнила с потрясающей скоростью.
– Где Уинн-Джонс?
– Взял лошадь и уехал на юг. Сказал, что не может жить без своих записей.
– И ты дал ему уехать? – взорвалась Таллис.
– Он ушел, – ровно сказал Скатах. – Я ничего не мог сделать. Скорее всего, эти твари убили его день назад.
День назад? Но она провела на горе часа два, самое большее три. Что он хочет сказать? Она спросила его, и он, похоже, удивился.
– Ты ушла туда два дня назад. Я был очень терпелив.
– Два дня!
Ее искреннее удивление смягчило его.
– Значительно дольше, чем обещала. Сейчас моя очередь. Я должен идти к полю. Отец мне все объяснил. Там Джагутин, мои друзья… моя жизнь. Я должен быть с ними, сражаться рядом с ними. Только так я могу освободиться от них, вернуть себе свободу.
– А потом?
– Вернусь в твой мир. Продолжу работу отца.
«Но ты умрешь, – печально подумала она. – Ты умрешь под дубом. И тебя сожгут на погребальном костре. Только такую свободу ты обретешь на великом поле Бавдуин. Свободу смерти».
От хода событий у Таллис закружилась голова. Уинн-Джонс уехал к
