И тут же царь уже схватился с кем-то из слободских и почём зря месил того и в хвост и в гриву. Благодаря его стараниям горожане получили возможность надавить на своих соперников, и теперь каждый из них был занят важным делом: отчаянно лупил попавшегося ему под руку строптивого супротивника.
Неподалёку остановился священник в тёмной рясе. Оглядел столпившийся на реке беснующийся народ, бьющегося на кулачках царя, валяющегося у бочки с вином «святого отца» – перекрестился, затем недовольно сплюнул наземь, резко отвернулся и пошёл прочь, про себя предавая проклятию и анафеме языческое веселье.
– Подарил же нам Бог царя! Прости меня, Господи, за слова мои грешные! Не по злобе ведь говорю. Сердце кровью обливается, глядя на свершаемые против Твоего учения непотребства. Ну ничего, мы ещё найдём управу на этого богоотступника-еретика!
Священник вздрогнул от мысли, что от нахлынувшей на него обиды заговорил вслух слишком громко, и нервно оглянулся по сторонам. Но люди не слышали произнесённого им проклятия. Народ вообще не обращал на него никакого внимания. Люди глазели на свиту царя и их дивные экипажи да громко смеялись, тыкая в животных пальцем. А кто-то из них уже побежал поглазеть на дерущегося Петра Алексеевича. Не каждый же день увидишь своего государя в кулачном бою. Царь на голову возвышался над самыми рослыми бойцами, и со стороны всё это действо выглядело так, будто бы взрослый дядька обучает подростков уличной драке. Священник с крыльца церкви еще раз взглянул на царя, на толпу зевак да на стоявших неподалёку стрельцов в красных кафтанах и тяжело вздохнул:
– Не смогли вы нашу благоверную правительницу Софью поддержать, ироды! Предали! Теперь вот – глазейте да радуйтесь на непотребства свого нового царя-батюшки! Тьфу на вас всех, предатели! Не будет вам радости в жизни! Попомните меня, когда кровавыми слезами вдоволь умываться будете!
Дверь церкви с резким стуком захлопнулась, а с валявшегося на снегу лотка, с оставшимися на нём крошками от калачей, в небо вспорхнула целая стая ворон и, нервно, громко крича, закружила над золочёным куполом церкви.
Николай, несмотря на протесты зевак, вместе со всей развесёлой компанией протиснулись в самый первый ряд. Теперь стал хорошо виден бой, а он явно уже подходил к концу. Горожане, руководимые государем, успели сильно потеснить слободчан. Несмотря на то, что тем вначале удалось разгадать маневр городских, Пётр Алексеевич втихаря приказал сменить набившую оскомину тактику, а затем быстро и жёстко зажал противника с обоих флангов, оставив им только узкий коридор для позорного побега с поля боя. Слободчане растерялись от странного манёвра царя, но всё равно пытались стойко сопротивляться. Кое-как у них получилось сдерживать яростную атаку городских не так уж и долго. Наконец всё же слободчане дрогнули, и сначала один боец, а потом другой-третий начали понемногу отступать. Горожане радостно закричали, подбадривая себя и пугая противника громким боевым кличем. Прошло ещё немного времени, и бой был окончен. Городские окончательно сломили слободчан, и те были вынуждены признать своё поражение. Но тем не менее слободские после боя ещё долго махали своему противнику кулаками и грозились отыграться в следующем году, когда в их рядах уже не будет царя.
Пётр Алексеевич, раскрасневшийся и запыхавшийся, в немного разорванной курточке, но сильно довольный, не спеша подошёл к Меншикову. Забрал у того треуголку, одел на голову и, повернувшись к Николаю, с озорным блеском в глазах спросил:
– Не хочешь сразиться в честном бою? Ведь найдутся среди горожан бойцы, кто и «сам на сам» сейчас с удовольствием выйдут! Видел, как мы «стенка на стенку» друг друга лупили? Любо-дорого посмотреть на бой было, но моя всё-таки взяла! Мы наголову разбили слободчан, а теперь ты попробуй свою силушку! Небось в своих Англиях совсем подрастерял её?
Николай пожал плечами. Ему ещё ни разу не приходилось участвовать в кулачных боях, а оттого и их правил он не знал. В это время подбежал Меншиков и на плечи разгорячённого государя накинул свой овчинный тулуп, но царь заметил недовольно косившегося на него низкорослого бойца, которого он ещё совсем недавно выкинул из стенки горожан да занял его место. Пётр Алексеевич скинул овчинный тулуп с плеч на снег и подозвал к себе обиженного бойца. Тот подошёл неспешным шагом и принципиально отвернулся.
– Ты пачто не смотришь на меня?! – повысил голос Пётр Алексеевич. – Подошёл к царю – не отводи взора аки подлый вор! Али и впрямь подлое что задумал супротив меня?!
– Я, Пётр Алексеевич, у тебя ничего не крал! Это ты у меня своровал моё место в бойцовской стенке! Я целых два месяца готовился сам и друзей своих к бою с слободчанами, а теперь что? Вся моя подготовка коту под хвост! Победитель теперь ты! Так што ты у меня победу украл, а значит, не я вор, а ты! – недовольно ответил боец. – У нас же всё обговорено было, и складчина у нас была! Али ты думашь, что у меня есть лишние деньги, шобы за просто так, за здорово живёшь их отдавать?
– Ты смотри, какой он у нас гордый! Видите ли, место я у него отнял! – рассмеялся Пётр Алексеевич, посмотрел на Меншикова, а затем снова на недовольно надувшегося мужичка. – А ежели ты остался бы в рядах городских бойцов, думаешь, что с твоей помощью они бы одолели слободчан?
– Да! И деньги были бы моими!
– Всё равно бы ты свои деньги проиграл! А я ни полушки не взял из вашей складчины! – теперь уже возмутился царь.
Низкорослый боец ничего не ответил, но снова отвернулся. Меншиков тут же поддержал царя смехом и словом:
– Ты с кем это споришь, недоумок! Супротив царя пошёл?! Посмотри на себя! Какой ты, а какой Пётр Алексеевич! Ты ж росточком всего – от горшка два вершка! Тебя вот ткни пальцем – ты и завалишься! Выиграть он, видишь ли, надумал! Лучше иди подобру-поздорову, пока наш царь сильно не осерчал! – закончил Меншиков, посмотрел на государя и многозначительно усмехнулся.
– Мал золотник, да дорог, а в голом поле да за высоким кустом – сам знашь, што делают! – гордо ответил боец и недовольно посмотрел на царёва камердинера.
– Ты посмотри – какой он у нас наглый! Да я тебя сейчас в капусту покрошу за слова твои дерзкие и неуважительные!
Руки у Меншикова были заняты овчинным тулупом, который он только что поднял со снега и сейчас не знал, куда его деть, чтобы выхватить из ножен саблю. Пётр Алексеевич удивлённо посмотрел на малорослого бойца.
– Тебя как зовут-то, храбрец?
– Васькой с утра ещё кликали! А шо?
– А ну-ка, давай,
