– Чтобы танк не сдвинулся во время транспортировки, – пояснил майор. Максим кивнул.
– Да понял уже. И что, они намереваются везти технику просто так? В открытую?
– Кто ж их знает? – пожал плечами майор. – Может быть, просто так. Накроют брезентиком, и ту-ту! Минут через пять подошел второй «Т-80». Вот тут-то и началось самое интересное. Танк въехал на эстакаду, но перебираться на платформу не стал. Башня повернулась вправо, точно так же, как и у первой машины, и тотчас же к танку кинулись люди. Они сновали вокруг, пропуская что-то между колес.
– Что это они делают? – поинтересовался Максим. Проскурин дернул плечом.
– Подождем – увидим. Возня продолжалась минут семь, а затем произошло то, чего ни Проскурин, ни Максим предугадать никак не могли. Неожиданно длинные шеи кранов чуть наклонились, и через пару секунд сорокатонная махина поднялась в воздух. Четверо стоящих возле уже принайтовленного танка отдавали команды крановщикам. Рев стоял такой, что слов было не разобрать, и наблюдатели взмахивали руками: правее, вверх, вниз. Покачивающийся на тросах как на качелях, танк завис над платформой, а затем медленно пошел вниз, становясь почти лоб в лоб с первым «Т-80». Наконец машина застыла, и команда солдат метнулась под самые гусеницы, вбивая стопорные башмаки под траки.
– Класс, – прошептал Проскурин. – Ты погляди, вот это работа. Все бы у нас так работали, цены бы нам не было.
– Подожди, – ответил Максим. – Я одного не могу понять: как они танки-то перевозить собираются? Состав дрогнул, лязгнули, словно вставные челюсти, межвагонные стыки, платформа с замершими, будто уснувшими на ней танками отползла в сторону, и тотчас ожил до сих пор неподвижный пятый кран. Он подцепил что-то стоящее за вагонами, поднял в воздух, и Максим с Проскуриным от удивления открыли рты. На стреле покачивалась коробка рефрижератора. Точно такая же, какие скрывали от посторонних глаз содержимое первых десяти вагонов. С минуту коробка болталась в воздухе, а солдаты шестами направляли ее – подталкивали, подтягивали. Наконец стенки мягко опустились на платформу. Теперь и Максим, и Проскурин видели обычный вагон-холодильник, старенький, обшарпанный, кое-где покрытый пятнами ржавчины. Замызганный, но вполне обычный. Секундой позже замелькали искры сварки – кузов приваривали к основанию. И на этот раз Проскурин не выдержал, сказал тихо и восхищенно:
– Вот это да! Вот это голова! – Он подтолкнул Максима локтем. Тот недовольно глянул на спутника, но ничего не сказал. – У рефрижератора дверь шириной метра два, не больше. Ну кто подумает, что внутри танки стоят? О-бал-деть! Ай да Саликов! Ай да сукин сын! Ну и умница!
– Старо, – вздохнул Максим. – Было уже.
– Что было-то?
– Трюк с вагонами. Бизнесмен один пытался «Ан-2» через границу так же провезти. Двигатель отдельно, фюзеляж отдельно.
– И что? Поймали?
– А куда денется? Поймали, конечно.
– Ну, этих-то не поймают, – кивнул Проскурин в сторону завода. – У них, наверное, все бумажки на груз оформлены. Гуманитарная помощь слаборазвитым странам, еще что-нибудь. То же самое тряпье, вывозимое по бартеру в братскую Корею. Или еще куда-нибудь. Уж не знаю, для кого эта техника предназначена. Кстати, трюк с вагонами, может, и старый, а ни ты, ни я не «догнали». Так-то, брат. Максим подумал секунду, затем повернулся к спутнику.
– Ну что, поехали за милицией?
– За милицией? – усмехнулся Проскурин. – И что тебе даст твоя милиция?
– Как что? Завод накроют.
– Завод-то накроют, – согласился Проскурин. – А вот нам с Алексеем как быть? Вдруг самолетов здесь не окажется? Как тогда? На нас на обоих уголовные дела висят, между прочим. Об этом Максим не подумал.
– Вообще-то, конечно, это все снять надо. Ты умеешь фотографировать? Максим покачал головой.
– У меня-то фотоаппарат есть, – вздохнул Проскурин, – да я домой не могу попасть. Меня там, наверное, засада дожидается. Коллеги караулят, в рот им ноги.
– И что делать будем? – спросил Максим. Что касалось лично его, то он знал, что делать: вызвать опергруппу и повязать всю эту компанию к чертовой матери.
– Приедет милиция, потребует впустить, – вдруг, словно прочитав его мысли, произнес майор, – а эти парни свои «калашниковы» выставят и скажут: «Не имеете права. Стоять, а то всех положим». Пока до твоего начальства доберутся, пока оно со штабом округа свяжется, пока Саликов или Сивцов «надумают», пока ордер выпишут, солдаты спокойно весь состав успеют разобрать. И номера на технике наверняка замазаны.
– ОМОН вызовут. Те ворвутся. Они профессионалы.
– А здесь что, по-твоему, любители собрались? Да эти парни омоновцев так отбуцают – мать родная не узнает.
– Да о чем ты говоришь! Этой части наверняка в природе не существует. Она незаконна.
– Ты в этом уверен? – хмыкнул Проскурин. – А если существует? Если Саликов эту часть провел документально, рассчитывая изъять документы после отправки состава? Что скажешь? Опять же хорошо, если у них на все это хозяйство нет бумаг. А если есть? Пусть липа. Но пока разберутся, что это липа, день пройдет как пить дать. Они же за день отсюда все до последнего болтика вывезут. Вернется твой ОМОН, а тут пусто. Саликов же скажет, что видеть ничего не видел и знать не знает ни о каком заводе.
– Ну, так этих людей задержат, – кивнул Максим.
– Их-то задержат, а ты уверен, что они на Саликова покажут? Я сильно сомневаюсь. Поверь на слово, они Саликова и в глаза не видели. И Сивцова тоже. Нет, те, конечно, бывали здесь, это без вопросов. Но, вероятнее всего, ночью. Подъехали, покрутились, посмотрели и уехали. А здесь какой-нибудь человечек сидит, который молчать будет словно могила. Потому что знает: отмажут его. Как только выяснится, что дело в компетенции военных, документы передадут куда?
– В военную прокуратуру.
– Тебе, значит?
– Значит, мне.
– А ты что с ними делать будешь?
– Отправлю в Москву.
– Опс. Ошибочка. Никуда ты их не отправишь. Во-первых, у тебя нет доказательств, что Саликов и Сивцов причастны к этому делу.
– Показания лейтенанта.
– О чем? О трагедии, случившейся в Чечне? Ну и что? Кто теперь узнает, сгорели те танки или их украли? Ничего не докажешь. Сиротская рота? В ней ничего незаконного нет. Мало ли кого могут под одним флагом собрать.
– Алексей и его полетная карта! – воскликнул Максим.
– Да не кричи ты так, – поморщился майор. – А то сбегутся сейчас. Смотри-ка, уже второй вагон закончили грузить. Шустрые ребята.
– Так что насчет карты?
– Насчет карты? А насчет карты вот что: как только ты заваришь всю эту кашу, Алексею придется выбраться из берлоги. И, если Саликов к этому моменту все еще будет гулять на свободе, Алексея тут же убьют. А без него карта гроша ломаного не стоит. Как и Алексей без карты. Сивцов тебе мило улыбнется и скажет, что никакому летчику никакой карты не давал.
– Мы перевезем Алексея в безопасное место.
– Нет такого места, – жестко обрубил Проскурин. – И ты это должен знать лучше меня. Если Саликов получит свободу действий – нас всех убьют, где бы мы ни прятались. Саликов грохнет тебя, полковник, да так быстро, что ты даже хрюкнуть не успеешь. – Проскурин вдруг подумал, что последняя фраза может быть неправильно понята, и добавил: – А заодно и нас с Алексеем грохнут. И мы тоже хрюкнуть не успеем. Ты не волнуйся, надо будет подмести – они подметут.
– Да я, собственно, не волнуюсь, – вздохнул Максим. И вдруг его осенило. – Слушай, есть у меня фотограф. По дороге все объясню, поехали.
Они решили воспользоваться машиной Максима. «Шестерку» Проскурин загнал в подлесок и
