На фоне сигнала раздалось щелканье клавиш в гараже – Овертон снимал дом с охраны.
Туалет с раковиной. Не годится. Возможно, сюда он заглянет в первую очередь.
Тихий щелчок. Закрылась дверь между гаражом и домом.
Кладовка. Чистящие средства для уборки дома, пылесос. Годится. Она тихонько закрыла дверь, поставила сумку, вытащила пистолет и стала ждать в темноте.
17В суде он – мистер Овертон, в других местах – обычно Билл или Уильям, а для ближайших друзей (и для себя самого) – Стерлинг.
Эта неделя принесла ему профессиональный успех: он выиграл коллективный иск, что сделает его еще богаче, а юридической фирмы, носящей его имя, станут бояться еще больше, что в принесет определенную пользу ее клиентам. Неторопливый ланч, разделенный с Андре, был, как всегда, превосходен и в смысле кухни, и в смысле компании. Для мастера кулинарии, настаивающего на чистоте всех ингредиентов, Андре обладает восхитительно грязным чувством юмора.
В кухне Стерлинг подходит к задней двери – здесь висит панель «Крестрон», с которой осуществляется управление всеми системами в доме. Он вызывает экран безопасности. Стерлинг не собирается весь день сидеть дома и поэтому нажимает на клавишу «Н», которая активизирует датчики по периметру здания, у дверей и окон, но не датчики внутреннего движения.
Механический голос сообщает: «Дом на наружной охране».
У Стерлинга праздничное настроение. Он вызывает музыкальную систему с динамиками по всему дому и выбирает название «Сальса». Неотразимый ритм разносится по всему дому; двигаясь под музыку, Стерлинг добирается до холодильника и достает бутылку «Перье».
Инструментальную музыку он предпочитает любой другой: независимо от мастерства автора слов, стихотворение как минимум наполовину будет слащавым бредом, что выводит его из себя. Но все же он включает песни на языках, которых не знает, – непонятные слова не раздражают его.
С бутылкой в руке он толкает распашную дверь и, подпевая испаноязычному вокалисту, проходит по холлу первого этажа. Он заучил слова и повторяет их, не зная, что они значат.
Поднимаясь по лестнице и изображая нечто вроде самбы, Стерлинг с удовольствием думает, что судьи, перед которыми он выступал, удивились бы, узнав, каким игривым он бывает. И адвокаты ответчиков, которых он выпотрошил, употребив острую, как скальпель, стратегию. В зале судебных заседаний он безжалостен, как тигр, как и с женщинами, которые покорны ему; единственное отличие в том, что женщинам нравится его крутизна, а адвокатам ответчиков – нет.
Его спальня площадью тысяча четыреста квадратных футов – настоящий шедевр стиля двадцатых годов, вдохновленный интерьерами дома, некогда принадлежавшего мексиканской актрисе Долорес дель Рио. Это классическое сооружение, построенное в 1929 году, все еще стоит в конце тупика в Санта-Моника-Каньоне. Стерлинг с детства был очарован Голливудом. Если бы не тяга к юриспруденции, он стал бы актером, киногероем. Законы покоряют его своей мощью и бесконечным количеством способов, с помощью которых можно манипулировать системой для достижения желаемого результата.
В большой гардеробной он переодевается в голубую тенниску с красным кантом от «Гуччи» и голубые штаны от «Офисин женераль», после чего босиком входит в свой личный мир. Позднее он примет душ и проведет долгий насыщенный вечер в «Аспасии», делая то, что умеет делать лучше всего.
Когда он выходит из гардеробной, тихонько мурлыча мелодию сальсы, ему кажется, что Аспасия пришла к нему. Он стоит лицом к лицу с самой необыкновенной девушкой на свете: анилиново-черные волосы, глаза такой пронзительной голубизны, словно они могут вскипятить воду лучше любой газовой горелки. У нее в руках пульверизатор, словно она хочет донести до него новый аромат для мужчин от «Армани» или «Живанши».
Он замирает от удивления, потом отходит на шаг назад и снова удивляется, когда жидкость из пульверизатора летит в нижнюю часть его лица. Что-то сладковатое, с легким запахом хлора, внезапно погружает его во мрак.
18Стерлингу снилось, что он тонет, и поначалу он испытывает облегчение оттого, что проснулся.
Сальса придает живость этому мгновению, но ведь он никогда не ложится в постель под такую праздничную музыку. Перед глазами – туман, он морщится от какого-то химического привкуса и несколько секунд не может понять, стоит он, сидит или лежит.
Он моргает, снова моргает, туман рассеивается, в голове тоже проясняется, но только отчасти. Он лежит на спине, на полу в туалете (надо же, в туалете!), рядом с дорогой его сердцу подлинной ванной в стиле ар-деко.
Он пробует пошевелиться, но понимает, что ограничен в движениях. Запястья связаны прочной кабельной стяжкой. Вторая стяжка соединяет первую с третьей, а третья закреплена на ножке ванны, которая стоит на шарах, стиснутых свирепыми когтями стилизованных львиных лап. Голени тоже прикручены одна к другой и, кроме того – при помощи еще нескольких стяжек, – к канализационной трубе из нержавеющей стали, подведенной к раковине.
Раковина вырезана из редкого кварца янтарного цвета. Кажется, будто она плывет, хотя в действительности опирается на хитро спрятанные дюймовые стальные штанги, прикрепленные к стальной балке внутри стены. Канализационная труба и две водопроводные трубы, тоже из нержавеющей стали, образуют изящные параллельные арки, начинаясь от днища кварцевой раковины и исчезая в облицованной гранитом стене. Он всегда гордился элегантным и необычным видом этой раковины.
Мысли проясняются еще немного, и он понимает, что лежит на своей одежде, а на нем самом одежды нет. Рубашку от «Гуччи» с него сняли, изумительно удобные штаны «Офисин женераль» на каждой ноге разрезаны до пояса, материал развернут по обе стороны от его тела, а паховая часть вообще вырезана.
Эти первоклассные штаны обошлись ему в тысячу двести пятьдесят долларов. Он должен был возмутиться, но в нынешнем полусонном состоянии удовлетворяется сознанием того, что хорошо выглядит в серых с черным поясом трусах от «Дольче и Габбана», плотно и безупречно облегающих его хозяйство.
Кто-то выключает музыку.
Чувства понемногу возвращаются к Стерлингу, когда девица заходит в туалет из его спальни. Ее лицо бесстрастно – настолько же, насколько красиво. Она возвышается над ним, как богиня. Потом встает на колени, кладет левую руку в необычной черной перчатке на его мускулистую грудь и медленно опускает ее на живот. Стерлинг связан, но угрозы он не чувствует. Но потом в левой руке девицы появляются ножницы, она пощелкивает ими – лицо по-прежнему бесстрастное, как у манекена, глаза ярко-голубые, словно подсвеченные изнутри. Голосом таким же невозмутимым, как выражение ее лица, она говорит:
– Что бы еще такого отрезать?
Теперь Стерлинг окончательно приходит в себя.
19Глаза у Овертона были зелеными, цвета болиголова, с крохотными фиолетовыми полосками. Джейн никогда не видела более ядовитого взгляда.
Но злость в них была приправлена страхом, и это ее порадовало. Большинство нарциссов – бесхребетные трусы, но некоторые заходят так далеко в упоении собой, что считают себя неприкосновенными. Даже в такой отчаянной ситуации самые безумные из них, возможно, не способны представить себя мертвыми.
А ей требовалось,
