Теперь Силверману показалось, что, когда Бут называл их имена, его взгляд стал резче, а голос зазвучал по-иному. С ноткой торжественности.
Может быть, долгие годы службы в Бюро сделали Силвермана слишком подозрительным. Или паранойя немногословного Ансела Хока оказалась настолько заразительной?
«Все в безопасности, здоровы и готовы сдвинуть горы?»
Обычно люди спрашивают, здоровы ли дети, счастливы ли они. Странно, когда человек задает вопрос об их безопасности.
В его памяти снова зазвучал голос Бута: «Есть о чем задуматься. Есть о чем задуматься».
Силверман посмотрел на книгу, которую держал в руках.
Он спросил Бута, что привело того в Остин, но сам Бут не стал ничего спрашивать, словно знал, что́ Силверман делает здесь.
5Бесплатная столовая, та самая, которой он собирался подарить сорок долларов, полученных от Джейн, оказалась всего в квартале от библиотеки в Сан-Диего, где она впервые увидела его пятью днями ранее. Библиотекарь объяснила, как туда пройти.
Столовая размещалась в доме, который раньше принадлежал одному из клубов братства. Буквы с названием клуба были удалены с известнякового фасада, но их призраки – светлые очертания на фоне более темного камня – остались. Новая, простая вывеска гласила: «КРАСНЫЙ, БЕЛЫЙ, СИНИЙ И ОБЕД». Чтобы никто не подумал, что получит один только обед, ниже висела пояснительная надпись, обещавшая три плотные трапезы в день.
Внутри, похоже, ничто не изменилось со времен братства. Стойка бара оставалась на своем месте, хотя и не служила по назначению. Пол в столовой был бетонно-мозаичным. Перед возвышением для оркестра располагалась давно не использовавшаяся танцевальная площадка.
В прошлом здесь наверняка стояли круглые столики, а вокруг них – изящные мягкие стулья. Теперь стулья были складными, а столы – прямоугольными, и никаких скатертей.
Ланч начали подавать в 11:30. Сейчас, в 11:50, тридцать-сорок человек уже ели или стояли в очереди. В основном здесь были мужчины, многие из них – запойные пьяницы, выжженные алкоголем, серолицые, трясущиеся. Восемь женщин сидели на стульях, поодиночке и парами, некоторые прикладывались к бутылочке, но остальные просто выглядели печальными, усталыми и измученными.
Для ланча приготовили мексиканскую еду. В воздухе витали ароматы лука, перца, кориандра, лайма и теплых кукурузных лепешек. Джейн встала в конец очереди, но подноса не взяла. Дойдя до первой раздатчицы – судя по бейджу, ее звали Шарлин, – она сказала:
– К вам приходит мужчина. Я хотела бы знать, бывал ли он здесь в последнее время. – В руке она держала старую газетную фотографию, которую распечатала в пятницу утром в библиотеке Вудленд-Хиллз. – Его зовут Дугал Трэхерн. Теперь он выглядит иначе.
– Господи боже, да он теперь точно изменился, – заявила Шарлин. – Этот человек в свое время бросился с высоты на самое дно, сразу видать. – Она показала следующей раздатчице на фото в руках Джейн. – Роза, посмотри-ка.
Роза тряхнула головой, видимо огорчившись и удивившись одновременно.
– Если бы этот парень с фотографии снимался в телерекламе, он бы любой девушке продал что угодно – от духов до рыбных палочек. Сколько автобусов должны переехать человека, чтобы он так изменился?
– У вас есть дело к Дугалу? – спросила Шарлин.
– Да, и если вы скажете, как его найти, я буду вам благодарна.
– Он ждет вас?
– Мы встречались всего один раз. Нет, сейчас он меня не ждет.
– Хорошо. Если бы он вас ждал, то выскочил бы из-за задней двери при вашем появлении. – Шарлин положила поварешку. – Идемте со мной, дорогая. Я провожу вас к нему.
– Он здесь?
– Раз мы здесь, лучше бы и ему быть здесь.
Джейн последовала за Шарлин на кухню, где кипела работа, а оттуда в помещение, служившее, судя по всему, кабинетом шеф-повара, – с письменным столом, компьютером и книгами на полках. Два окна по какой-то причине были закрашены черным, отчего комната приобретала вид подземелья.
За столом сидел бородатый тип из библиотеки. Шевелюра выглядела еще более буйной, чем ей запомнилось, темную щетинистую бороду пронзала белая зигзагообразная прядь – ни дать ни взять молния в волосах невесты Франкенштейна[31]. Когда Джейн и Шарлин вошли в комнату, Трэхерн оторвался от работы и угрожающе посмотрел на них: лицо его напоминало грозовой фронт за секунду до первого удара грома.
– У этой прекрасной молодой дамы есть дело к тебе, – сказала Шарлин.
– Выкинь ее отсюда, – прорычал Трэхерн, словно пребывал в зимней спячке, которую грубо прервали.
Шарлин обиделась или сделала вид, что обиделась:
– Я повар, а не швейцар, не приказывай мне тут. Я и еду готовлю, и на раздаче стою. Хочешь ее выкинуть – взвали на спину и неси сам.
Выходя из кабинета, Шарлин подмигнула Джейн. Все недовольство Трэхерна обратилось на единственный оставшийся объект раздражения:
– Вы пришли, чтобы забрать свои сорок долларов?
– Что? Нет. Конечно нет.
– Тогда зачем? До Дня благодарения еще далеко.
Не поняв, она переспросила:
– Благодарения?
– Каждый треклятый политик и знаменитость в День благодарения хочет постоять на раздаче, чтобы его щелкнули.
– Я не политик и не знаменитость.
– Тогда почему, черт вас возьми, у вас вид знаменитости?
– Я об этом не знала. – Разозленная его беспричинной враждебностью, Джейн положила на стол фотографию Трэхерна без бороды, с нормальной стрижкой. – Что случилось с этим парнем?
Трэхерн повернул снимок так, чтобы молодой Трэхерн смотрел не на него, а на Джейн.
– Он поумнел.
– И чем теперь он занят? Планирует меню для бесплатной столовки?
– А вы чем заняты – спасаете детей из горящих домов?
– Татуировка «ДДТ». Это ваши инициалы и ваше прозвище. Вы уничтожали плохих ребят, как ДДТ уничтожает комаров. Я читала о вас несколько лет назад. Не сразу вспомнила.
Теперь к его нетерпению примешивалась тревога. Он посмотрел на открытую дверь между кабинетом и кухней.
– Вас наградили крестом «За выдающиеся заслуги», на одну ступеньку ниже медали Почета, – добавила Джейн. – Рискуя жизнью, вы спасали…
– Тихо, – прорычал он. – Что с вами такое? Являетесь сюда и начинаете говорить о таких вещах?
Джейн подошла к двери и закрыла ее. Стула для посетителей не имелось, но к стене был прислонен складной стул. Разложив его, она сказала:
– Не возражаете? – Присев, она продолжила свои расспросы: – Вы сожалеете о тех временах? Или они вас беспокоят?
Он смотрел на нее, как грозный ветхозаветный бог, готовый обрушить на землю заслуженное наказание.
– Может быть, это трудно понять, леди, но на войне вы все делаете правильно, чего бы это ни стоило. А если остаетесь в живых, то понимаете, как легко вас могли прикончить. Поэтому хвастаться такими вещами недопустимо. Так поступают только последние говнюки. Я не фейсбучу, не твичу, не инстаграмлю. Я не говорю о прошлом, и меня корежит оттого, что вы вспомнили эти древние дела с ДДТ и нашли фотографию в газете.
Последовала длинная
