К более серьезным и общим вопросам не переходили, ожидая возвращения Стьёля: не хотелось повторяться, да и альмирец, как ни крути, был едва ли не самым пострадавшим и оттого заинтересованным лицом. Чтобы время не проходило совсем уж впустую, решили пока поесть.
«Пострадавшее лицо» вернулось в общей сложности через два с половиной часа и выглядело действительно… пострадавшим. Хмурым, зеленовато-бледным и откровенно изможденным, как будто мужчина не спал добрую неделю. Нестерпимо захотелось съязвить на тему внешнего вида альмирца и выдвинуть пару циничных предположений, чем он занимался все это время, но я сдержался. Не самое подходящее время для шуточек, и повод, прямо скажем, невеселый. Да и… честно говоря, сомнительно, что до такого состояния его довела Тия за прошедшие два часа.
Судя по помрачневшим лицам, остальные присутствующие подумали о чем-то подобном.
— Что-то случилось? Что-то еще? — подал голос Виго, разглядывая принца. — Что-то с Тией?
Тот коротко кивнул в ответ на первый вопрос, но, как перевел Гнутое Колесо, заверил, что с кесарем все в порядке, женщина спит, а после попросил несколько минут, чтобы собраться с мыслями и поесть. Судя по всему, очередное событие было если и плохим, то не ужасным и уж точно не требующим срочной реакции, поэтому решили потерпеть. К тому же, судя по его виду, Стьёль как будто не только не спал неделю, но и не ел примерно столько же.
А ожидание нам скрасил Виго.
— Претский шах провернул все это в обход визирей, — торжественно заявил он и окинул нас выразительным взглядом, как будто после этих слов мы должны были проникнуться восхищением, благоговением и сразу все осознать.
— Друг мой, не мог бы ты пояснить? — спрятав улыбку в уголках губ, попросил Даор. — Я полагаю, дело в общей несамостоятельности Ламилимала, но мы, кажется, не понимаем масштабов проблемы. Ну и, конечно, хотелось бы знать, что именно он провернул.
— Ах да, я как-то забыл, что наш сиятельный с Претой почти незнаком, — слегка скис Виго. — Вот когда понимаешь, насколько хороший у нас кесарь! Кроме нее о внешней политике и поговорить-то не с кем, — добавил он с наигранным брюзжанием, но потом, заметив всеобщее недовольство, принялся за пояснения. — Я, с вашего позволения, тогда начну с самого начала. С той головы, которую преподнес Ламилимал нашему кесарю. Ты, Даор, стареешь; очень странно, что ты не узнал ее хозяина, ты же мне его в свое время и сосватал. С другой стороны, ты его, скорее всего, и не видел…
— Поясни, — нахмурился Алый Хлыст.
— Охотно. Вспомни, еще до войны тебе в руки попадался какой-то дан-перебежчик, купивший себе новую спокойную жизнь за грязное белье этого достойного господина, Бардраба Аха Амилимы.
— Вот как? — Даор чуть склонил голову набок, искоса глянул на меня. — Изумительно. К твоему сведению, Виго, тот перебежчик — ныне покойный почтенный отец нашего алмаза неграненого.
— Айрик? — вырвалось у меня.
— Он самый.
— То есть девочка оказалась здесь настолько неслучайно? — риторически вопросил Гнутое Колесо, не слишком-то впечатленный таким совпадением.
— Кстати, раз уж зашла речь… Что там за компромат был такой страшный, если этот тип рисковал за него головой? Да еще столько лет? — полюбопытствовал я.
— Все просто. Бардраб был мужеложцем, причем, что особенно важно, исполнял пассивную роль, да еще развлекался с рабом.
— И? — уточнил я. — То есть это, бесспорно, мерзость. Но за измену полагается казнь, да и предательство, как мне кажется, куда более позорный поступок.
— Тебе кажется, — вставил Виго. — Это по нашим представлениям мужеложство — всего лишь «мерзость», еще не самая страшная, а в Прете это чудовищное преступление. Причем если за активную роль просто подвергают кастрации, то за пассивную вырывают гениталии и сажают на кол. На мой вкус, казнь за измену через отрубание головы в этом свете выглядит гораздо приятней, я бы на месте Бардраба тоже предпочел ее. Тем более измена считается преступлением более тяжелым, и, если бы одновременно вскрылись оба проступка, все равно приговорили бы к смерти через отсечение головы. Так что он еще подстраховался за наш счет, — хохотнул советник. — Кстати, забавно: за мужеложство у них карают только свободных, на рабов в этом отношении всем плевать.
— А почему он так странно подарил этого шпиона, по частям? — спросил я. Вкратце о последних событиях мне уже рассказали, но хочется подробностей.
— Это старая и довольно глупая традиция, — пожал плечами Виго. — У них так поступали с предателями в седой древности, вот шах и решил блеснуть знаниями. На мой взгляд, это сущее расточительство — подобным образом распоряжаться шпионами.
— А как надо?
— Разумеется, использовать! — Он уставился на меня с укором. — Когда знаешь, кто тебе вредит, с ним гораздо проще бороться. Зачем Ламилимал это сделал… Либо в эйфории, что ему удалось поймать шпиона, и это нам на руку: значит, шах недальновиден. Либо он готовит нечто грандиозное, вроде войны, и потому решил срочно избавиться от лишних глаз и ушей. Но это тоже нам на руку, потому что информацию мы получали не от одного Бардраба, а вычислили, выходит, только его. Второй вариант более вероятен, потому что в немилость Аха Амилима попал уже с луну как, поздновато для эйфории.
— Откуда ты знаешь? — уточнил я.
— Все просто. Одна из дочерей Бардраба является шестой женой шаха, на настоящий момент младшей и до недавнего времени — любимой. А где-то с луну назад шах отослал ее в один из удаленных дворцов, якобы из-за беременности. Но прежде ни одну из своих женщин Ламилимал никуда не отправлял, да и такого трепетного отношения к беременным, как в Альмире, у них никогда не было. Наверное, из-за многоженства. Насколько мне известно, упомянутая жена — тихая и послушная особа, почти идеальная с претской точки зрения женщина, поэтому вызвать опалу своим поведением она вряд ли могла. Ну и, кроме того, шах не взял после отсылки младшей новую жену, значит, и новое увлечение правителя не может быть причиной. Стало быть, личный мотив маловероятен, денежный тоже не имеет смысла поднимать, когда речь идет о шахе. Остается только политика, а стало быть —
