Аура Хило полыхала, как раздутое ветром пламя. Лан почувствовал волну жара за секунду до ответа Хило, произнесенного неожиданно ледяным тоном.
– Колосс может и сам решить, плохо ли ему служат.
– Хватит, – огрызнулся на обоих Лан. – Мы здесь, чтобы вместе принять решение, а не устраивать петушиные бои.
– Лан-се, – сказал Дору, – похоже, в Трущобе появились слишком энергичные и задиристые юнцы, этот район всегда был проблемным. – Аура Шелеста мерцала ровно, как раскаленный уголь, неспешной энергией человека, пережившего множество костров и не особо желающего их разжигать. – Уверен, что можно найти мирное решение, которое сохранит уважение между кланами.
Лан переводил взгляд с Шелеста на Штыря. Они – правая и левая рука Колосса и отвечают за деловую и боевую ветви клана. Штырь всегда на виду, занимается тактикой, самый грозный боец клана, предводитель Кулаков и Пальцев, которые патрулируют и защищают территорию клана и ее жителей от соперников и уличной преступности. Шелест – стратег, разрабатывает операции, это мозг, работающий за кулисами в своем офисе вместе со способными Барышниками, обеспечивая клан притоком дани и прибыльными вложениями. Определенные трения между двумя ключевыми фигурами вполне предсказуемы, даже ожидаемы. Но Хило и Дору были полными противоположностями не только по роли в клане, но и по характеру. Глядя на них, Лан задавался вопросом, на кого опереться – на Хило с его чутьем улиц или на Дору с его опытом и осторожностью.
– Попробуй разузнать, стоят ли Айты за Темом Беном, – сказал он Хило. – И пошли побольше Кулаков в Трущобу, но только, – он покачал головой в ответ на загоревшийся взгляд брата, – чтобы подбодрить Фонарщиков и защитить их бизнес. Никаких нападений, никакой мести, и не называйте имен. Никто не прольет кровь без приказа семьи, даже если они напрашиваются на нож.
– Мудрое решение, – кивнул Дору.
Хило поморщился, но выглядел он частично умиротворенным.
– Ладно, – сказал он. – Но помяните мое слово, станет только хуже. Мы больше не можем выезжать на дедушкиной репутации. – Он дернул себя за мочку правого уха – привычный жест, отгоняющий неудачу. – Надеюсь, он проживет еще триста лет, – пробормотал он, но без особой убежденности. – Дело все в том, что Айт пытается показать свою власть Колосса, и если Равнинные хотят удержать свое, тебе нужно сделать то же самое.
– Я не нуждаюсь в поучениях младшего брата, – отрезал Лан.
Хило склонил голову в ответ на упрек. Потом широко улыбнулся, и его лицо изменилось, снова став мальчишеским.
– Точно, поучений тебе и так хватает, верно?
Он дернул плечами, развернулся и зашагал обратно к огромной «Княгине», где курили Маик Кен и Маик Тар, терпеливо дожидаясь своего капитана. Лана всегда поражало, как это безжалостные тренировки в детстве в Академии Коула Душурона не изменили бесшабашную натуру младшего внука Коула – он жил так, как будто все вокруг создано специально для него.
– Прости, что я вел себя с ним так грубо, Лан-се, – тихо сказал Дору. – Хило – грозный Штырь, просто его нужно держать на коротком поводке, – его плотно стиснутые губы изогнулись в улыбке, как будто он знал, что Лан думает так же. – Я тебе сегодня еще нужен?
– Нет. Спокойной ночи, Дору.
Старый советник кивнул и молча удалился по боковой дорожке, ведущей к резиденции Шелеста.
Лан смотрел на него, пока Дору не скрылся из виду, а потом пошел к особняку Коулов. Это было самое крупное здание на территории и самое впечатляющее – чистые и симметричные современные линии, классическое кеконское дерево и зеленая черепичная крыша, бетонные плиты поблескивали крошкой раковин. Белые колонны имели немного нарочитый иностранный вид, придающий величие, Лан скорее всего отказался бы от них, если бы решение принимал он. Его дед потратил значительную часть состояния на планирование и строительство семейного особняка. Он гордился им как символом и говорил, что это показывает, кем теперь стали Зеленые Кости, они открыто пользуются своим богатством, тогда как еще в прошлом поколении их травили, и приходилось скрываться в секретных лагерях, в горных джунглях, выживая лишь благодаря собственному хитроумию и помощи Фонарщиков.
Лан поднял взгляд к верхнему и самому левому окну дома. Там горел свет и виднелся силуэт сидящего в кресле человека. Дед еще не спал, даже в такое время.
Лан вошел в дом и задумчиво потоптался в вестибюле. Пусть Лану и не хотелось этого признавать, но Хило был прав – нужно более твердо показать свою власть как Колосса. Он должен принимать жесткие решения, а учитывая, что сегодня он уже не заснет, можно принять одно из них и сейчас. С легким неприятным чувством он стал подниматься по лестнице.
Глава 4. Факел Кекона
Лан вошел в комнату деда, обставленную прекрасной мебелью и произведениями искусства – степенландские столы из красного дерева, шелковые панно Тунской империи эпохи Пяти Монархов, стеклянные лампы из южного Югутана. Стены были почти сплошь покрыты фотографиями и памятными подарками. Коул Сенингтун был национальным героем, одним из лидеров свирепых Зеленых Костей, которые возглавили восстание и больше четверти века назад наконец-то выкинули с острова империю Шотар. После войны, скромно заявив, что у него нет склонности заниматься политикой или желания править, Коул Сен превратился в процветающего бизнесмена и внушительную фигуру в городе. Фотографии, где он пожимает руки на различных официальных и благотворительных мероприятиях, соседствовали на стене с почетными грамотами.
Старик, которого когда-то называли Факелом Кекона, обращал мало внимания на свидетельства своих достижений и окружающую роскошь. Большую часть времени он смотрел на город или на далекие зеленые горы, покрытые джунглями и пеленой облаков. Лан гадал, а не к ним ли больше тянет деда на закате жизни. Не к городу, который он помогал выстроить из пепла войны до нынешней гудящей столицы, а в глубину острова – в то место, которое древние кеконцы считали священным, а иностранцы – проклятым, и где молодой Коул Сен провел славные дни вместе с товарищами по восстанию, как воин.
Лан осторожно остановился рядом с креслом деда. В последнее время стало трудно предсказать настроение старика. Коул Сен всегда был деятельным и грозным человеком – скорым на похвалу, но скорым и на критику, и в том и в другом случае необузданным. Он не смягчал выражения, никогда не довольствовался малым, если может рискнуть и одержать полную победу. И даже сейчас, в восемьдесят один год, он излучал плотную и мощную нефритовую ауру.
Но все же он был уже не тот. Его жена, да узнают ее боги, скончалась три года назад, а четыре месяца спустя в возрасте шестидесяти пяти лет от удара умер Айт Югонтин. И с тех пор неукротимая воля Факела постепенно таяла. Без лишних церемоний
