Мозг буквально вскипел, а мозаика, до этого разрозненная, начала складываться в картину… Вот Брока везут к кнессу. Плененного. Но, как показало сражение в излучине реки, когда нас преследовали, — победить этого ящера не под силу даже его крылатым собратьям, причем скопом. Закономерный вопрос: как тогда людям удалось заточить Брока в клетку? Вывод напрашивался сам собой: потому что он это позволил. Зачем? Судя по всему, дракон не видел иного способа проникнуть в Верхний предел. Посыльных, чтобы перелетали через стену с его волосами и тестировали охранную систему, у моего провожатого не было, как и кнесской печати, что защищала бы и маскировала от охранного заклинания.
Ну вот Брок и добился своей цели — проник к кнессу и бросил ему вызов под личиной простого смертного. Сдается, что эту личину он выбрал не просто так. Чтобы Энпарс принял бой. Вряд ли кнесс вышел бы на открытый ратный поединок с драконом. Ведь он даже не маг. Вопрос номер два — как же кнесс сумел победить в войне? — я пока отложила.
Итак, цель дракона стала понятна: добраться до Энпарса, убить главного врага и тем самым обезопасить твердыни. Или все же Брок знал, что тут его ждет Марна, и пришел за ней?
Я закусила губу: а не все ли мне равно? Главное — отдать печать кнессу, как я и обещала.
— А если дева не желает этого поединка? — встряла, пытаясь выдернуть обе руки из мужских кандалов.
— А деву и спрашивать не станут, — почти хором ответили кнесс и дракон.
На мне клинками скрестились взгляды этих двоих, а потом Энпарс, выразительно посмотрев на Брока, бросил:
— Да пусть свершится бой, что нас рассудит.
Кнесс был уверен в своей победе. Высокий, широкоплечий, в полной мужской силе — супротив грязного оборванца с рассеченной скулой он выглядел как профессиональный боксер против обычного трудяги с завода. Вот только в этом случае внешность была обманчива.
Я посмотрела на шею, точнее, на ключицы владыки, и мои глаза расширились от удивления: там, где у меня обреталась тонкая змейка, у Энпарса шею обвивала здоровенная анаконда шириной в ладонь. Я сглотнула. Пригляделась внимательнее.
Отчего она показалась мне абсолютно неживой? Если только так можно говорить о металле.
— Владыка, ночь же уже на пороге, — подал голос кто-то из воинов.
— Верно, — поддержал его старец в рясе, что сидел за столом по левую руку от кнесса. — Светлейший Энпарс, божий суд не вершится при свете луны, его должны благословить лучи восходящего солнца.
Зал загудел полусотней голосов. Не каждый день владыке, сильнейшему из воинов человеческих урядов, бросает вызов босяк.
— Закон божьего поединка между воинами, что решили скрестить мечи на суде, отстаивая свою правду и свое право, гласит, — возвестил местный дланник, — что перед сражением ночь надобно провести в молитвах и покаянии.
Все одобрительно загудели, принимая правоту слов этого провайдера Многоликого. Броку и Энпарсу пришлось согласиться. И если первого отвели в подземелья — подумать о бренном и собственной глупости, то второй, не оглядываясь, удалился в свои покои. Правда, перед этим отдал распоряжение служанкам увести меня в комнату и подготовить к завтрашней свадьбе.
О Марне, казалось, все разом забыли. Я бы с радостью присоединилась к этим «всем», но прожигающий взгляд голубых глаз чувствовала хребтом до тех пор, пока не вышла из зала.
Пока мы со служанкой поднимались по узкой витой лестнице, я усиленно размышляла. Мне не хватало нескольких кусочков, чтобы картина полностью сложилась.
Прислужница, что шла впереди, неся масляный светильник, была не молодой и не старухой: первая седина успела слегка тронуть ее густые русые волосы. Чуть сгорбленная спина женщины без слов говорила, что руки ее хозяйки не боятся работы. А вот столь ли проворен язык провожатой — мне еще предстояло выяснить.
Я словно невзначай оступилась и охнула. Прислужница инстинктивно обернулась.
Так, теперь нужно поймать ее взгляд, застенчиво улыбнуться и посетовать на свою неловкость и усталость. Все это у меня получилось практически само собой.
Разыгранные неуклюжесть и смущение возымели эффект: у служанки разгладились поджатые губы, в глазах промелькнула тень сочувствия, словно она хотела помочь, подать руку, но не сделала этого.
Не помогла, хотя и хотела… Значит, пока я для нее не друг, зато уж точно не враг, что уже хорошо. Для этой женщины я была пришлая, от которой неизвестно чего ждать. И все же мимолетный жест, когда рука прислужницы на миг метнулась мне навстречу, сказал о многом: жалость не чужда моей провожатой. Следовательно, я буду давить на сочувствие, как соковыжималка на лимонную цедру, выдаивая досуха.
— Прости, — жутко хотелось добавить «те» той, что старше меня, но я понимала: госпожа не должна выкать служанке. К тому же какое «вы»? Мне нужно стать к ней как можно ближе, так сказать, расположить к себе информатора за шестьдесят секунд. Поэтому — фамильярность мне в помощь! Я продолжила: — Право, неловко, что напугала, но дорога была долгой и опасной…
Я нарочно недоговорила. Хотела пошатнуться еще раз, но потом прикинула, что грохнуться в обморок гораздо эффективнее.
Прицелилась, развернувшись здоровым боком, и полетела лицом вперед. Провожатая оказалась сердобольной, правда, где-то глубоко в душе. Головой о ступеньки я все же тюкнулась, но удостоилась причитаний. Ничего не значащие фразы «ну как же так!» и «что скажет владыка» перемежались с более интригующими «сейчас же вся в синяках будет… как же завтра ее на алтаре кнесс перед всеми… снимет с молодой жены золототканое покрывало и увидит, что Ульма не уберегла!».
На миг мне и вправду захотелось потерять сознание от безумной усталости, но я волевым усилием отогнала эту мысль.
— Все в порядке, — слабый голос даже не пришлось изображать.
— Напугалась же я, госпожа. — В словах служанки сквозил упрек с оттенком облегчения. — Уже скоро дойдем, совсем немного осталось.
Она и правда не солгала. Несколько витков лестницы, что я преодолела, опираясь на ее руку, — и мы оказались на верхнем этаже, практически под крышей башни. Темный коридор едва ли мог похвастать десятком дверей. Стены в отметинах сажи от чадящих факелов — это все, что я успела заметить, прежде чем оказалась
