Не сходя с места, девушка продолжала вслушиваться в доносящиеся из темноты звуки, пока не разобрала среди шороха и писка суетящихся зверьков слабый стон. Вне всякого сомнения, человеческий! Вновь пожалев об отсутствии источника света, Гончая прошла вперед. Некоторые обнаглевшие крысы бросались прямо под ноги, и ей приходилось отшвыривать их пинками. В конце концов даже самые наглые твари признали появление более крупного и сильного противника и оставили место своего пиршества. И Гончая, и сами крысы знали, что это лишь временное отступление.
Стон раненого раздался снова. Путница повернула на звук и тут же угодила ногой во что-то мягкое. Отступив назад, она присела на корточки и дотронулась до своей находки. Это была чья-то рука – холодная и мертвая. Проведя по ней пальцами, Гончая добралась до плеча, быстро, но без суеты ощупала голую женскую грудь, шею и лицо, которое уже основательно объели крысы. Под головой погибшей скопилась целая лужа загустевшей крови. Кто-то, судя по огромной ране на затылке, проломил женщине череп, причем это сделал не зверь, а человек, орудующий оружейным прикладом, кастетом или самодельной дубинкой, потому что зверь не стал бы стаскивать с жертвы и похищать ее одежду.
Внезапно ладонь наткнулась на раздувшийся, выпирающий живот мертвой женщины. Гончая оцепенела. От ненависти к убийцам в груди перехватило дыхание. Грабители убили не только мать, но и ее не родившегося ребенка. Сволочи!
Видимо, последнее слово она произнесла вслух, потому что в ответ на прозвучавшее ругательство из темноты донесся едва различимый голос:
– Маш, ушли они?
В нескольких шагах от убитой поперек шпал лежал на боку мужчина. Из одежды на нем была только липкая, пропитавшаяся кровью майка и такие же мокрые от крови кальсоны. Видимо, он потерял сознание – поэтому грабители и не стали его добивать, а затем пришел в себя.
– Не надо, Маш. Не трогай, – прошептал раненый, когда Гончая прикоснулась к нему. – Помираю я. Ты не реви. Это ничего. Главное, ты жива. И сынишка наш жить будет.
Девушка стиснула зубы. В этот момент она больше всего боялась ненароком – случайным стоном или возгласом – раскрыть умирающему его ошибку. Гончей хотелось, чтобы он до последнего мгновения пребывал в неведении, считая, что его жена и будущий ребенок живы. Человек помолчал и, собравшись с силами, снова заговорил:
– Нельзя нам было на Павелецкой оставаться, сама знаешь. Там радиация с поверхности постоянно. Сейчас, когда снег тает, особенно. А тебе рожать. Ты ступай на Театральную, как мы решили. Там нет этой отравы… Сына здорового родишь. А если дочка родится, назови Вероникой. Нравится мне…
Голос умирающего потеплел. Гончей даже показалось, что мужчина улыбнулся, но больше она ничего не услышала – это были его последние слова.
– Прощай, – сказала она ему, потом вспомнила отца Ярослава и добавила: – Если после смерти души попадают туда, где они обретают покой, а я думаю, что это так и есть, то там ты обязательно встретишься со своей Машей и со своим сыном или дочкой Вероникой… А я – со своей.
По туннелю пронесся воздушный вихрь, напомнивший Гончей выдох гигантского подземного монстра. А потом она услышала раздавшийся во тьме глухой, похожий на шипение голос, хотя с таким же успехом он мог прошипеть и у нее в голове.
Ты уже мертва.
Но на этот раз пророчество не испугало Гончую. Может быть, потому, что в темноте не притаились змеекрысы и другие хищники, а может, гнев и ненависть к убийцам этой семьи сделали ее бесстрашной.
– Врешь, я живая! – выкрикнула она в темноту. – И у меня еще достаточно сил, чтобы вырвать твой лживый язык!
От крика обожженное горло сразу начало саднить. Откашлявшись, Гончая выплюнула скопившуюся мокроту и вытерла тыльной стороной ладони испачканные кровью губы. Это не избавило ее от боли – горло горело так, будто там бушевал настоящий пожар, но она давно уже не чувствовала себя так хорошо.
* * *У костра, разведенного на краю платформы, сидели трое: двое вооруженных дозорных и маленький, подвижный типчик с плутовской физиономией, у которого, как отметила Гончая, оружия не было.
Мужчины так увлеченно беседовали, что даже не заметили одинокую молодую женщину, вышедшую из туннеля, связывающего Новокузнецкую с соседней Театральной. Гончей ничего не стоило бесшумно прошмыгнуть мимо них. Но прежде чем подняться на платформу, ей надо было привести себя в порядок, и она после недолгого размышления решила задержаться.
Бетонный ров, где по замыслу проектировщиков станции упавшие на пути пассажиры могли бы укрыться от несущегося по рельсам поезда, был доверху заполнен стоячей водой. От нее пахло гнилью, ржавчиной и еще почему-то машинным маслом, но Гончая давно приучила себя не обращать внимания на подобные мелочи. Она сноровисто смыла с лица и рук засохшую кровь, потом сняла с себя джемпер и толстовку и принялась полоскать их во рву. Тем временем у костра продолжался разговор.
– Псих уже достал всех, – сказал рослый детина с охотничьей двустволкой за плечами.
– Во-во, – живо поддержал верзилу узкогрудый напарник. – Конченый психопат! Краев вообще не видит. Как его до сих пор не пристрелили?
– Потому что никто связываться не хочет. Он же бешеный, одно слово – Псих. Чуть что, сразу за свою кирку хватается. А может и без всякого повода башку проломить.
– Какую еще кирку? – спросил у верзилы третий, что был без оружия. Он так старательно демонстрировал свое безразличие, что Гончая сразу поняла: вопрос задан неспроста.
– Да это мы так назвали, – отмахнулся от него крепыш. – На самом-то деле не кирка, а молоток плотницкий. Один конец обычный, широкий, а другой – узкий с прорезью и загнутый, вроде клюва, чтобы гвозди выдирать. Вот Псих всех этим молотком и мочит.
– И не вытирает никогда, – снова встрял тощий паренек. – На молотке уже кровавая корка образовалась, а Психу все нипочем – видно, нравится.
– Нынче опять кого-то замочил. Из туннеля весь в крови вышел: рожа, руки вообще по локоть. И шмотье бабское под мышкой. – Верзила сморщился и с презрением сплюнул в костер.
– Это той беременной бабы шмотки. Я запомнил, – вставил другой дозорный. – Ну, которая с Павелецкой. Мужик еще с ней был…
Но воспоминания парня никого не заинтересовали.
– А Псих не дрейфит в одиночку в туннелях промышлять? – поинтересовался у дозорных их безоружный собеседник.
– Он с Дуремаром скорешился. Теперь вместе промышляют, – пояснил верзила.
Безоружный сразу насторожился.
– Погоди. Дуремар – деловой. Он, посчитай, половину Ганзы дурью снабжает. На кой ему сдался бешеный мокрушник?
Детина с
