Насухо вытершись настоящим банным полотенцем, Гончая взглянула на ворох сброшенной одежды. Снова надевать на чистое, распаренное тело эти грязные, провонявшие потом обноски категорически не хотелось.
– Эй! Что с моей одеждой?! – крикнула она в запертую входную дверь, нисколько не сомневаясь, что сам командир или кто-то из его подручных караулит у входа.
Так и оказалось.
– Ждет вас, госпожа Валькирия, – раздался снаружи голос Дуболома.
Чтобы скрыть застарелые шрамы и свежие раны, не сочетающиеся с образом соблазнительной любовницы фюрера, Гончая завернулась в полотенце и выглянула за дверь. Смуглолицый, наверное, решил, что она прикрылась из чувства стыда. Гончая не стала его разубеждать.
– Где одежда? – требовательно спросила она.
– Прошу. Надеюсь, вам подойдет…
Не дожидаясь окончания фразы, Гончая забрала у Дуболома стопку одежды и снова скрылась за дверью предбанника. Среди обновок оказалась новая кожаная куртка от динамовских скорняков, приятный на ощупь тонкий шерстяной свитер с непонятным орнаментом, не сочетающаяся с ним по цвету, но тоже мягкая и удобная вязаная шапочка, пара женских маек (Гончая натянула обе), серые камуфляжные штаны со множеством карманов и высокие шнурованные ботинки, не уступающие по прочности армейским и, что самое главное, пришедшиеся практически впору! Только вместо нижнего белья Дуболом, очевидно, рассчитывая угодить требовательной гостье, подложил кружевное боди.
Гончая невольно прыснула, разглядывая сетчатые кружева, которые ровным счетом ничего не скрывали. Наверное, настоящая любовница фюрера пришла бы в восторг от одного вида такого сексапильного наряда, но Валькирию с фашистским лидером связывали иные отношения, и она вообще не собиралась возвращаться к своему бывшему нанимателю. Впрочем, она знала одного человека, кому кружевное белье точно должно было понравиться – ее «лучшая подруга» Лола.
При виде посвежевшей и переодевшейся в чистую одежду гостьи Дуболом восхищенно покачал головой:
– Вам очень идет, госпожа Валькирия! Очень! Я в восхищении!
– Прибереги свое восхищение для местных дамочек, – отрезала Гончая. – Я возвращаюсь в Рейх. Когда ближайший транспорт до Краснопресненской?
– А как же обед? – растерялся тот. – Все готово.
– В другой раз. Я спешу.
После бани есть захотелось еще сильнее, но задерживаться на станции, где ее собирались убить и ограбить, определенно не стоило. Пока напуганный Дуболом смотрел ей в рот и готов был выполнить любую просьбу, но его планы в любой момент могли измениться. Та тысяча патронов, которую он получил, отнюдь не гарантировала гостье спокойствие и безопасность, потому что это была только половина ее богатства. К тому же, кроме платежной расписки, у Валькирии имелись при себе редкие лекарства, одежда и оружие, которые тоже можно было бы выгодно продать.
– Но фюрер узнает о вашем гостеприимстве.
Дуболом не настаивал. Скорее всего, он и не собирался за обедом расправиться с незваной гостьей, но Гончая не хотела это проверять.
Шагая вместе с ним по платформе к огороженному перрону, откуда отправлялись все дрезины западного направления, она внимательно смотрела по сторонам. Лепнина на потолке и мозаичные рисунки на полу ее не интересовали, равно как и прочее убранство станции. Гончая сканировала взглядом прохожих в поиске знакомых лиц. Именно здесь жили цирковые артисты Баян и Маэстро, которых она безуспешно искала на радиальной станции. Эти двое знали ее под настоящим именем, не подозревая о множестве ее кличек, и понятия не имели о двойной, даже тройной жизни Гончей-Валькирии-Катаны. Поэтому сейчас встреча со старыми знакомыми была крайне нежелательна.
Платформу пересекли благополучно, но на перроне возникла неожиданная сумятица. Бесцеремонно расталкивая людей, через толпу рвался какой-то человек. Гончая похолодела, но, разглядев его лицо, успокоилась. Нарушителем спокойствия оказался один из часовых, охранявших вместе с Дуболомом станционные гермоворота. В руках солдат держал отнятый у гостьи при обыске дробовик.
– Вот… – переведя дух и отдышавшись, сказал он. – Оружейники все смазали, механизм перебрали, главную пружину и подаватель заменили. – Теперь работает. Можно стрелять.
Гончая взяла дробовик в руки. Внешне он никак не изменился.
– А до этого?
Солдат уставился на нее удивленным взглядом и отрицательно помотал головой.
Похоже, техник с радиальной, взявший с нее тридцать патронов за починку дробовика, так ничего и не сделал.
Гончая передернула затвор, вгоняя в ствол патрон, направила ружье в черное жерло западного туннеля и нажала на спуск. Над платформой прокатился грохот, стоящие рядом люди испуганно присели, даже Дуболом втянул голову в плечи. Двое охранников с резиновыми палками, до этого мирно прогуливающиеся вдоль перрона, резко развернулись к нарушительнице спокойствия, но, увидев в ее руках многозарядный дробовик, застыли на месте. Кроме дубинок, она разглядела у них пистолеты в поясных кобурах, но прибегать к огнестрельному оружию охранники не спешили.
– Все нормально, парни! Учебная тревога! – через головы пассажиров с улыбкой крикнула им Гончая. Улыбка далась ей тяжелее всего. В действительности хотелось визжать от боли – ружье своей отдачей едва не раздробило ей ключицу.
Патрульные кивнули, тем самым демонстрируя, что инцидент исчерпан, а вскоре к перрону подкатила пассажирская дрезина. Это была не латаная-перелатаная таратайка, а настоящий поезд, состоящий из локомотива и прицепленной к нему колесной платформы с несколькими рядами пассажирских сидений.
Состав сопровождали два автоматчика, расположившиеся на дрезине-локомотиве за спиной машиниста. Они же собирали плату за проезд, но после того как смуглолицый прошептал что-то на ухо одному из них, Гончая была беспрепятственно пропущена на пассажирскую платформу. Свободные сиденья быстро заполнились.
– Следующая станция Парк Культуры, – объявил машинист.
Гончая оглянулась на наблюдающего за ней Дуболома. Они так и смотрели друг на друга, пока набирающий скорость состав не скрылся в темноте туннеля.
Глава 12
Наваждение
«Вот сейчас! Сейчас начнется!» – выдавало опережающее события сознание, которое еще называют интуицией, но дрезина с прицепленной пассажирской платформой все катилась и катилась по рельсам в туннельную тьму, а ничего не происходило.
Гончая привыкла доверять своей интуиции. У нее вспотели ладони, сжимающие цевье дробовика, который она поставила между ног, а перед глазами одна за другой возникали картины рушащегося туннеля, разбитой дрезины, заваленной пассажирской платформы и раздавленных чугунными и бетонными обломками людей. Девушке даже показалось, что она слышит подземный гул, предшествующий обвалу.
Воздух вокруг спрессовался настолько, что стало трудно дышать. По лбу ее скатилась горячая капля пота и повисла на левой брови. И вдруг:
Покоясь глубоко в земле,
я слышу – ты идешь…
Это был голос Майки, ее дочери! Его Гончая узнала бы из тысячи, из миллиона других голосов!
– Майка!
Я слышу, – донеслось в ответ, – слышу, слышу…
Слова оборвал ехидный детский смех. Но разве дочь стала бы смеяться над ней?!
– Майка! Где ты?!
Глубоко… – И снова мерзкий хохот, от которого сердце
