Священник засеменил следом, бормоча что-то вроде: «Tag des Gerichts». Наконец они вышли на залитый лунным светом обрыв, где, возвышаясь на сонной Сигишоарой, стоял высоченный склеп, покрытый готическими письменами, — от колонны до колонны протянулась громадная черная трещина, и вокруг трава также была черна.
Тео уже знал, что делать, — едва подскочив к могиле, он шепнул заветное слово. Земля задрожала, будто при оползне, ближайшие могилы затряслись, а древние памятники еще сильнее накренились. Священник, увидев, что происходит, упал наземь, принявшись биться лбом о могилу и продолжая креститься:
— Судный день! Судный день! Бегите, грешники!
Однако скоро все закончилось — трещина разошлась, и открылся проход в глубину холма.
— Я подожду вас здесь, — бросил Вангели.
Санда обернулась на мэра, но он не смотрел на нее — черный взгляд был направлен прямиком в затылок Тео. «Он точно хочет его убить!» — решила про себя девушка и полезла в темноту следом за Шнырялой.
Под землей было тихо. Игроки долго блуждали в темноте и наконец уже решили сдаться, как вдруг в одном из коридоров что-то сверкнуло. Они бросились туда и обнаружили огромное, во всю стену, зеркало.
— Эй, мы здесь! Мы пришли!
Никто не ответил.
— Не работает, что ли?
Тео забарабанил в зеркало:
— Эй, впустите нас! Эй!
Послышался далекий смешок, затем еще и еще. Там, за зеркалом, кто-то глухо похихикивал и повизгивал. Тео снова постучал.
Пространство зеркала помутнело, и в его глубине друзья разглядели тяжелые бархатные шторы. Шторы пошевелились. Оттуда высунулась белокурая голова хорошенькой, но чуть полноватой женщины с мушкой на губе. Пышные телеса незнакомки были затянуты в корсет, а вырез в виде сердца был столь щедрым, что открывал даже больше, чем требовалось. Теодор вытаращил глаза и уставился в вырез. Санда вспыхнула и тут же вздрогнула от Шнырялиного вопля:
— Эй, я не поняла, ты куда смотришь?!
Взгляд Змеевика также был прикован к женщине.
Незнакомка ойкнула:
— Вы кто?
Тео открыл рот и похлопал губами, словно рыба на берегу. Санда взяла все в свои руки:
— Мы были избраны, чтобы найти Алтарь!
Барышня снова ойкнула и округлила глаза.
— Ну где же ты там? — Между штор высунулась чья-то златовласая голова, увенчанная короной с громадным рубином в виде сердца.
— Погоди, у меня дела! — недовольно отмахнулась женщина. — Я занята!
— Какие еще дела? Я с таким трудом сбежал с поста!
— Вот и возвращайся! — вспыхнула дамочка. — Забыл, что ли, зачем нас сюда поставили? Давай-давай!
Она пихнула голову с короной обратно за шторы.
— Ну хоть один поцелуй!
— Тебе сотни было мало?
— Ну… — задумчиво проворковал кавалер. — Вообще-то да.
Дамочка закатила глаза.
— Всегда с ним так! Но что поделаешь — какие у него глаза… Ах… Знаю, что он повеса, и всякий раз говорю себе: «Ты же Дама Червей! Не должна ему такого позволять!» Но при взгляде этих глаз сразу все забываю.
Дамочка выплыла к ним навстречу, обмахивая декольте веером. В другой руке она держала красную розу и то и дело наклоняла хорошенькую головку, чтобы понюхать цветок.
— Вы… Дама Червей? — наконец-то сумел выдавить из себя Теодор.
Барышня подмигнула:
— Да, мой милый.
Тео густо покраснел, и даже в свете факела Санда увидела, как его уши приобретают отчаянно-малиновый оттенок.
— А какие у вас характеристики? — не сдалась Санда. Она-то помнила, как Валет смутился, прочитав свои недостатки.
Дама выхватила откуда-то из-за спины пергамент и сладко замурлыкала:
— «Червовая дама привлекательна, доброжелательна и наделена природным обаянием! Сердце ее безгранично: она дарит любовь всем, кого встречает на своем пути!» — Дама подмигнула Теодору, а после — Змеевику. Парней будто половником по затылку огрели — вид у них был ошарашенный: глаза круглые, рты приоткрыты. Казалось, еще чуть-чуть, и оба бросятся к зеркалу, отпихивая друг друга.
— А недостатки? — грозно спросила Санда.
— «Даме не следует потворствовать своим низменным интересам, иначе она становится легкомыс…» — Дама запнулась. — Ой, пергамент здесь обгорел! Ума не приложу, кто же это сделал!
И она отшвырнула свиток в сторону.
— Ага, как же… — пробурчала Санда. — Небось сама и сожгла.
— Так-так-так, мои милые. — Дама достала увеличительное стекло в форме сердца и принялась разглядывать их с той стороны зеркала. — Ой… — Ее улыбка угасла. — Ах-ах… Какой ужас… Какой кошмар-то!
— Чего такое? — хмыкнула Шныряла. — Блоху увидела?
Дама поджала губы.
— Извините, миленькие, вам хода нет. И как вас Валет-то пропустил? Ваши сердца… сколько в них тьмы и холода! — Она содрогнулась и натянула на плечи меховую накидку (но таким образом, чтобы оставить открытым вырез). — Не могу вас пропустить!
— Эй, ты! — насупилась Шныряла. — Мы знаешь сколько проехали, чтобы сюда добраться? Впускай нас или пожалеешь! Валет сказал, ваша Госпожа нас выбрала!
Дамочка поджала губы.
— Ладно… Но только вам придется пройти испытание.
Она на миг задумалась и вдруг пропела:
Того, кто тебе ненавистен, найди, Сыграй — и, быть может, тогда Любовь расцветет точно роза в груди — И в Дверь ты войдешь без труда.— Че-е-е? — осклабилась Дика. — Снова эти «сыграй со мной в игру»? Вам, стекляшкам, делать нечего, как только друг с другом зажиматься и с людьми играть?
— Если вы хотите попасть в гробницу игрока Макабра, вам придется доказать, что вы достойны быть Стражами самой Любви! Если вы согласны, то… идите сюда!
— Я согласен! — выпалил Тео.
— Я тоже! — вырвалось из груди Змеевика.
И они сиганули к зеркалу. Но Шныряла была начеку: мигом ухватила обоих парней за одежду и дернула на себя.
— Стоять! У меня тут пара слов этой стекляшке. Последи за ними, — бросила она Санде.
Санда встала на пути у Тео и Вика. Те, кажется, были околдованы Дамой Червей по самые уши — по крайней мере, уши их стали такого же цвета, как дамочкина помада. Девушка
