Вик глубоко вздохнул, сжал походную сумку. Он собирался оставить их — но почему-то не мог сделать и шагу, переминаясь с ноги на ногу, точно ребенок. Он разглядывал спутников так пристально, будто пытался запомнить каждую черточку их лиц, унести с собой в памяти туда, где вековечный мрак.
Тео вдруг понял, что ему понятны чувства Змеевика. Прежде он не ощущал эту связь с людьми, а теперь стало ясно: Змеевик не хотел с ними расставаться! Сердце Тео сжалось оттого, что на этом самом месте два месяца назад они встретились — игроки Макабра, — поначалу чужие, а затем отправились вместе в Полночь, пережили там столько всего, что теперь и расставаться-то трудно…
Да, они ошиблись. И Теодор тоже. Всех одурманил Йонва! Тео пытался убедить себя, что они сами его бросили, но сварливый голос звучал тише, а потом и вовсе смолк, словно обессилел. Радость прошлого вернулась. Он родился заново, и теперь рядышком с одиноким и одичалым Теодором воскрес другой — Тео-ребенок, верящий в лучшее.
— Спасибо, Тео, — выдавил Змеевик. — Ты настоящий друг.
Вик смотрел ему в глаза, и Тео понимал это. Чувствовал взгляды тех, кто стоит рядом, и понимал: он — их друг.
Друг!
Змеевик протянул ладонь — немного смущаясь, — и они пожали друг другу руки. Пальцы Вика были холодные и твердые, точно мрамор. Вик пожал руку Санде и чуть улыбнулся ей, а когда повернулся к Шныряле, та обмерла, и все вдруг почувствовали нарастающее между ними напряжение. Воздух словно расплавился и застекленел, когда Вик взял в свои ладони руку Дики, и сжал ее так, что Тео ненароком заметил — на миг их пальцы переплелись. Это касание длилось чуть дольше, чем у остальных, и, когда Вик отпускал руку Дики, казалось, он заставляет себя оторваться от Шнырялы.
Тео мог только догадываться, что творилось в этот момент в душе Вика, — ведь ему предстояло расстаться с девушкой навсегда! Он невольно посмотрел на Санду и подумал, что бы он чувствовал, если… Вдруг в поле зрения попал Ворона, и Теодор невольно отвел взгляд.
Змеевик глубоко вздохнул, закинул за плечи мешок и распрямился — бесчисленные склянки и баночки, спасавшие их в путешествии, зазвенели в сумке. Парень отвел длинную прядь и устремил на них ярко-зеленые глаза:
— Вы — единственные друзья, которые у меня были.
Затем Вик нехотя отступил и шепнул:
— Прощайте.
Тео хотел ответить, но горло сжалось, и он лишь больно сглотнул. Вскоре высокая фигура Змеевика растворилась в ночной мгле…
— Что же нам теперь делать? — спросила Санда.
Они стояли на вершине холма, в темных провалах руин еще мелькали призрачные свечи, и от этого жуткое чувство ползло мурашками по коже. Ветер летел над землей, бросая в лицо запахи свежей травы и полуночи, а они все стояли, уставившись в темноту, освещаемые лишь светом звезд, и молчали.
— Жить дальше… — выдавил Тео.
Путешествие окончено. Пора домой.
Тео чувствовал радость от того, что все страхи остались в Полуночи, но вместе с тем пустоту. «Яломица, — повторил он, — тропа в горы». Соврал ли Йонва? Действительно ли мать там — и если да, то почему? А вдруг это ловушка?
«Мама… — подумал Тео. Он вдруг впервые осознал: мама — единственная, кто у него остался. — Что я скажу ей о папе, когда увижу? Как сообщу, что его нет?»
У него по-прежнему не было дома, он лишился отца, и единственное, что осталось, — хрупкая надежда на то, что мама отыщется…
«Нет, не все», — подумал Тео.
Он поглядел вслед Вику, перевел взгляд на Санду и Шнырялу — те стояли рядом, рука об руку. Тот Тео, который вошел в Полночь, и тот, который оттуда вернулся, — два разных человека.
«Вы не останетесь прежними».
Что-то изменилось. Теодор явился на Макабр одиноким, а теперь у него есть друзья, которых он никогда не имел… Он отыскал детское воспоминание о том, как смотрит в зеркало: перед глазами встал задорный мальчишка, взгляд сияет от радости и нетерпения, любопытства и жажды жить. Тео признался себе: он хочет быть таким.
Пока не знает как, но хочет.
И быть может, за все эти годы он еще не разучился быть счастливым и однажды вспомнит, каково это — радоваться только потому, что над землей взошел новый сияющий день.
Глава 3
О Мертвом Господаре
Он вошел в лес, и лес принял его точно старый друг. Прохлада дохнула в лицо, мох и трава влажно зачавкали под ногами — недавно прошел легкий дождь, какие сопровождают наступающую весну. Лес застыл в ночной тиши, и во всем чувствовалось: апрель близок. Где-то прокричали птицы, они возвращались с юга и искали свои гнезда, сидевшие на корявых ветвях точно короны. Ветви оплели небо черной паутиной. Змеевик замер на секунду, поднял голову к зениту: тысячи холодеющих солнц смотрели на него из вечной глубины.
Он гулко сглотнул.
Нужно попрощаться с этим миром как человек. На рассвете он станет змеем и будет служить отцу до конца своих дней. Юноша медленно поднес руку к груди, вынул из-за пазухи Лучезар. Камень разгорелся ярко-зеленым осколком звезды: прекраснейший, чудный свет — и скоро он будет литься из его груди, там, где сейчас бьется сердце.
Змеевик спрятал камень обратно и зашагал быстрей.
Пальцы горели, словно он водил ладонью по пламени, все еще помня прикосновение Дики. Юноша снова замер, прикрыл глаза. Грудь тяжело поднималась и опускалась, он был не в силах сдвинуться ни на шаг и слушал, как за его спиной птицы радуются весне. Скоро каждая птаха в этом лесу сыщет себе пару. Совьет гнездо, натаскает перьев, травинок. Будет петь гимн жизни и любви.
Только не он.
Когда-то Вик бегал с Дикой по городу, просиживал ночи напролет в канализационном люке, устроившись на лежанке между девочкой и ее псом, и даже не думал, что это единственные часы человеческого счастья, которые ему отмерены.
