– Близок конец! Огнём горит небо, земля отдаёт мертвецов! Зрите, зрите люди – вот он, Спаситель ваш! Падите ниц все, все падите!..
И точно – среди клубящихся, кровью окрашенных облаков словно раскрылись сияющие врата, из них полился золотистый свет, и в нём возникла тёмная фигура, человеческий силуэт, громадный, если прикинуть расстояние.
В воздухе возникали одна за другой ступени, по ним Он начал спускаться, и толпа взвыла.
– Я же говорил, – хладнокровно обернулся к спутникам лекарь, – что Он сам придёт к нам.
Купец дрожал крупной дрожью, но держался.
– Это что ж такое, государи мои, – бормотал он, – так, выходит, не врали они, монахи-то энти?
– Врали. Потому что не спасать Он идёт сюда!..
– Так, а делать-то, делать-то что, господин хороший?
Лекарь быстро обернулся. Сейчас они впятером могли делать что угодно – толпа тряслась, стоя на коленях, воздевши целый лес рук, качающихся, словно поле под ветром. Можно было обчищать карманы, перерезать горла – никто бы ничего не заметил.
Роб натянул тетиву, целясь в монаха, тоже павшего на колени и так же трясущегося, как и все остальные; Фиделис, однако, покачал головой.
– Нет. Не поможет.
Старый Хрофт повёл плечами, сбрасывая плащ. В руке заискрились молнии, складываясь в могучую палицу; хотя Отец Дружин сейчас ощущал, насколько велика и страшна надвигающаяся на них мощь.
– Он придёт к нам, прямо к нам, – повторил лекарь, бледный, но спокойный. – Его план нарушился, ему не хватает… себя. Он будет уязвим, почтенный Древний, и вы, добрые воины. И ты, купец Олаф, знай, что для тебя Он – тоже уязвим. Оружие есть?
– Как не быть?! – Купчина гордо явил всем широкий и толстый тесак.
– Вот им и станешь сражаться, коль нужда придёт.
– А почему это с монахом не поможет? – поинтересовался купец Олаф. – А с кем тогда поможет?
– Вот с Ним, – кивком указал Фиделис. – И ничего не бойся, купец! Ах, если б с нами сейчас была вся округа…
– Так за чем же дело стало? Я б всю свою лавку привёл, всех приказчиков да закупов, всех работников! – гордо развёл тот плечи.
– Тут не просто привести… – начал было лекарь, но его перекрыл рёв толпы:
– Спаси нас! Спаси, спаси, спаси!..
Алое небо опускалось вместе с приближающейся фигурой, золотистые ступени исчезали, и само сияние сужалось, словно стискиваемое грубыми ручищами кроваво-красного зарева. Спаситель спускался.
– Ему некуда деваться, – сквозь зубы и вполголоса проговорил лекарь. Впрочем, он может хоть кричать – никто более не обращал на них внимания. Тысячи рук, вскинутых в мольбе; тысячи ртов, разорвавшихся в крике.
Казалось, невозможно проложить путь через это беснующееся многолюдство, однако Фиделис как-то проложил, за ним, словно нить за иголкой, тянулись половинчики, Старый Хрофт и купчина Олаф, деловито щупающий тесак у пояса и, похоже, совершенно потерявший страх.
– Фиделис, почтенный, но разве Он сможет вот так сразу отыскать младенца? Ты уверен, что Спаситель явится прямо сюда? Сюда, к тебе?
Лекарь молча кивнул.
– Как только Он ступит на землю, могилы раскроются. Так всегда бывало; быстрее или медленнее, но бывало. Дайте мне немного времени, как тогда, в храме. – Врачеватель бросил взгляд на невысокликов, и те дружно кивнули.
– И что ты сделаешь, лекарь? Быть может, здесь пригодилось бы моё воинство?
– Оно ещё пригодится, Великий Древний Бог. Я бывал во многих мирах, куда Он ставил свою стопу. Это не самое приятное зрелище, поверьте мне.
– Так, а как останавливать-то Его? – деловито осведомился купец. – И тебе, почтенный лекарь, раньше-то это удавалось?
Фиделис опустил голову.
– Сейчас всё увидим.
Голос монаха меж тем совсем утонул в рёве и стоне толпы; утонул, но не исчез. Он словно дирижировал этим исполинским хором, задавая темп и ритм.
– Эх, – обернулся купчина. – Этакого враля-заводилу и оставлять в целости, даже по челюсти не двинув!..
– Погоди, ещё успеешь, – не оборачиваясь, посулил лекарь.
Спаситель был уже рядом, над черепичными крышами богатых хором града; над ним всё тонуло в кипящей алой мгле, облака послушно тянулись следом. Свет почти померк, всё сделалось цвета крови; единственный луч бил из узкой прорехи за спиной Спасителя; лик Его по-прежнему тонул в тени.
Старый Хрофт ощущал, тем не менее, чужой взгляд, упирающийся из этой тени прямо в них. Спаситель видел их всех, сознавал, что они тут, и понимал, кто они такие.
Ты слишком много играл со смертью, Отец Дружин. Пытаясь вырвать те или иные тайны, ты уходил слишком глубоко в её владения. Искру Пламени Неуничтожимого не погасить, ты доказал, что даже павшие боги могут вырваться из серых пределов, но…
Но ты не знаешь, в какой степени властен над ними теперь Спаситель.
Мысль эта пробила владыку Асгарда подобно раскалённому гвоздю, вбиваемому палачом. Он не знал – он не думал – не подозревал об этом! Он никак – никогда не – но…
Спаситель смотрел из тьмы прямо на них, выжидательно, предупреждающе. Ему не требовалось слов или угроз, хватало взгляда.
– Лекарь, – утробно прорычал Древний Бог, – если ты знаешь, что делать, клянусь моими священными браслетами, время пришло!
По виску врачевателя скатилась капля пота; вокруг неистовствовала толпа, ничего не видя вокруг.
Спасителю оставалось сделать лишь несколько шагов; пространство, куда Он должен был ступить, как-то само собой расчистилось, люди пятились, давя друг друга.
Лицо Его по-прежнему скрывала тьма; беспощадный свет лился из-за спины, лучи начинали обжигать.
Фиделис стоял, расправив плечи, запрокинув голову и глядя прямо туда, где следовало находиться глазам Спасителя. Сразу за ним – половинчики, ещё дальше – Старый Хрофт и купец Олаф, которого уже начинала бить крупная дрожь.
– Остановись, призрак! – Лекарь высоко поднял руку, и голос его разнёсся надо всей площадью, перекрывая рёв толпы. – Стой, пустота. Ты не воплотился здесь; ты бессилен.
Врачеватель развернул ладонь в отстраняющем жесте, словно упираясь в незримую преграду.
Казалось, ничего не изменилось, так же исступлённо молился люд Хедебю, так же колыхался лес воздетых рук; но Старый Хрофт ощутил, как задёргался оставшийся позади монах, дирижировавший толпой.
– Э-э, ку-уда? – рыкнул купчина; его ручища перехватила запястье монаха, успевшего выхватить нож.
Старый Хрофт обернулся, взгляд его столкнулся со взглядом монаха – глазницы его залило чернильной тьмой. На Отца Дружин двигался уже не человек – его скорлупа, пустая оболочка, заполненная чем-то совершенно нелюдским, жутким.
Монах зашипел, дёрнулся, и рука его, теряя человеческие очертания, вырвалась на свободу; нож с быстрой разящей змеи сверкнул у самого горла Олафа, но купец, видать, был ловок, не только зазывая покупателей.
Тесак успел подняться для защиты, сталь заскрежетала о сталь, и Отец Дружин смог размахнуться.
Палица из слепяще-белых молний обрушилась на голову существа с ножом, вмяла её в плечи, словно в мягкую перину; потёртый балахон пробило сотнями сияющих игл; руки, обратившиеся в подобия щупалец, разжались, нож со стуком упал под ноги Олафу.
– Ты – пустота и ничто, – Фиделис продолжал
