Вскоре намётанные глаза моряков примерно определили класс судна.
– Да это парусно-винтовая шхуна, не иначе.
– Так что?.. – решил уточнить лейтенант, со значением взглянув на капитана.
– Старичок, судя по трубе. Так что скорее «да», чем «нет», – ответил таким же взглядом Черто́в, – но такие паровички, кстати, долго ходили. Подойдём ближе, прочитаем название, принадлежность.
– А мы уже под американским идём?
– Да.
– Интересно, что они подумают о надписи, которая у нас по всему борту крупными буквами?
– Ха, а я об этом и не подумал. Надо будет среди экипажа провести викторину, кто лучше придумает расшифровку. А то вдруг слово «атом» наведёт предков на разные умозаключения. Рано им ещё…
– И ещё, – гнул лейтенант, – они от «улыбки акулы», нарисованной в носу[27], не офигеют?
– Можно дувануть холодным пневмообмывом, – предложил штурман, – при такой забортной температуре корпус покроется коркой изморози и инея. Маскировка.
Капитан дважды кивнул, давая «добро». Сам – всё внимание на шхуну:
– По-моему, у него коммерческий флаг России. Я бы сказал – удача!
– Поднять «лиму»?[28] – голос подслушивающего старпома.
– Помягче, помягче с предками, – уже в полной уверенности попридержал капитан, – они и сами не прочь пообщаться.
* * *Кабельтовы между судами отсчитывались последней десяткой. До этого идущий серьёзным ходом ледокол отработал реверс, резко сбавив, и теперь медленно накатывался, в этой неторопливости внушая ещё больше уважения своими размерами.
Снег, забившийся в отверстие клюзов, довершал рисунок зубатой па́сти чуть прищуренными глазницами.
– Да хорош тебе креститься!
«Скуратов» давно уже едва вращал винтами, практически дрейфовал, чуть подрабатывая машинами для спрямления на контркурсе. На штурвале никаких усилий, рулевой таращился на приближавшегося громилу с оскалом, не в силах сдержаться, и капитан, почувствовав небольшое рысканье, услышав полушёпот «Святая Богородица», счёл нужным приструнить матроса.
– Несомненно «Ямал», – прекратил ранние домыслы Престин, – название судна вполне на своём месте. Почему именно «Ямал», а не какой-нибудь «Лонг-Айленд», не знаю. Как и о тех больших буквах по борту не берусь судить. Бог его знает, что там у американцев в головах.
– А вдруг он российский, коль буквы нашенские?
– Был бы он российским, был бы «Ямалъ», не так ли?
– Посмотреть бы его внутри, – мечтательно протянул мичман.
– У нас нет повода его досматривать.
* * *Два судна плавно сходились, прогудев друг другу в приветствии.
На одном пожирали глазами, с замершим и одновременно нетерпеливым любопытством.
На друго́м уже всё понимали, и закономерный интерес – повстречать и взглянуть на сто лет назад, портила навязчивая тревога: «А что дальше? Что их ждёт? С чем им придётся столкнуться, о чём, возможно, они не подозревают, при всей якобы осведомлённости о прошедшей эпохе?»
Жизнь и работа в Заполярье имеет далеко не тепличные условия и определённые сложности, что уже характеризует людей, выбравших профессии, подписавших контракты и просто погнавшихся за «длинным рублём».
Теперь же всё то, что осталось там, в «двухтысячных», казалось незначительной рутиной и лёгкой поступью.
То, что с ними произошло… этому нет аналогов, нет примеров, нельзя опереться на чей-то опыт.
Не считать же компетенцией бравые похождения попаданцев из беллетристики альтернативок.
Ни один из авторов этих приключенческих опусов ни передать, ни даже представить не мог, какие ощущения и переживания испытываешь, оказавшись в такой ситуации… вдали от своего дома, семей, удобств жизни, привычек… самого времени, в конце концов.
А главное, понимаешь, что ты никто здесь и за тобой никого. Рубануло где-то там под основание – на чём ты стоял, на что опирался… и ты вроде целостный, умный, сильный, почти всезнающий…. Но гложет, гложет такое неприятное ощущение шаткости…
Кто мы для сильных мира сего? Для царя, министра, генерала и даже обычного имперского чиновника, на худой конец?
Да, знания – сила. Да, ледокол – моща́́. Но не будешь же скитаться во льдах вечно. Придётся идти на контакт, сотрудничество и, эх… как бы не в подданство.
Перешли на левое крыло мостика, потеснив старшего вахты.
– Надо ж, какие хитрованы! Шлюпку спускают. Хотят к нам – поглазеть.
– А и пусть, – с нервным смешком ответил Черто́в, – на своей территории сподручней. У них на шхуне и условия для долгой беседы, поди, не те. Спускайте трап и приготовьте к встрече кают-компанию. Только присмотри, чтобы не светить ничем таким, что может вогнать нынешних современников в недоумение. Уберите или прикройте чем… Озадачь подвахтенных, но без праздношатающихся. И чтоб не болтали лишнего.
– Так это… – почесал затылок боцман, – может, тогда их в обеденный зал? В кают-компании столько всего накручено, не успеем.
– Хорошо.
Боцман шумно удалился выполнять распоряжения.
За спиной заворочался лейтенант, откашлялся, обращая на себя внимание. А сказал всего одно слово:
– Караул?
– Ну, что ж вы, товарищ старший лейтенант, – не удержался от снисходительности капитан, – бросьте вы с караульной-то службой своей. Название на борту прочитали? Это парусно-винтовая шхуна «Лейтенант Скуратов». Бывший «Белкан»… э-э-э, пардон – «Бакан». В начале девятисотых с неё сняли пушки.
– Сведения достоверны?
– Я очень дотошно изучал всё про исследования Арктики. Суда и корабли меня интересовали особенно.
– Всё же в целях безопасности…
– У вас есть личное оружие?
– Пистолет.
– Вот и возьмите. Только не выпячивайте. И наденьте что-нибудь без шевронов «Россия». Мы ж американцы, не забыли?
* * *Шлюпка небольшая, всего в четыре весла – как и положено, слаженно взмахивали над водой, плеском шлёпаясь в воду, толкая судёнышко к цели.
– Поочумели господа офицеры, – удивился Черто́в и уже громче, не отнимая бинокля: – На улице минус грызёт, а они чуть ли не парадку напялили на встречу. В фуражечках. Помёрзнут же.
Вынесенное практически вровень обводам крыло мостика давало возможность смотреть под борт. Шлюпка мягко прибилась к железному трапу. С ледокола скинули концы. Один из офицеров махнул рукой, видимо, в команде «вёсла на валек», и матросы послушно задрали их кверху.
Черто́в поспешил к себе в каюту: «Представителей императорского флота надо встретить достойно, не в жилетке-безрукавке. Следует переодеться».
Форменный китель висел не надёванный с месяц, с последней экспедиции при толпе пассажиров. Снял с тремпеля, встряхнул, отстегнул дурацкий бейджик, который цеплялся в основном для журналистских делегаций и иностранных туристов.
Коротко окинул себя в зеркале и вышел.
* * *Нависающий над шлюпкой чёрный борт ледокола терял свою радикальную идеальность, обнаружив местами потёки ржавчины. Но что примечательно – ни одной заклёпки!
– Сварной! Швы! – Подходили на вёслах ближе, и мичман обращал внимание уже на открывающиеся детали и мелочи. Но едва причалили и фалрепные[29] кинули им «концы», Престин шикнул, пресекая недостойные эмоциональные возгласы.
С борта их окрикнули на вполне русском, впрочем, не особо многословно.
Вбежали по трапу, следуя предложению быстрей оказаться в теплом помещении – ушей на морозе уже не чувствовали, и без стеснения стали их растирать ладонями, двигая за вестовым. Уже второй очередью подмечая добротную одёжку местных матросов, трапы, коридоры – отделка без изысков, но и
