Я не знаю, как это – быкам хвосты крутить, но отец всегда говорил: «Не будешь учиться – в пастухи пойдешь! Быкам хвосты крутить!» Ну вот, я выучился. И что? Может, и правда надо было в пастухи подаваться? Всегда на воздухе, ближе к народу. Надо только уметь орать дурным голосом и материться. И еще – кнутом щелкать!
Все это мелькнуло у меня в голове, пока переступал порог родного пикета. Все тут как обычно. Словно и не уходил! Запах сортира – вечно канализация протекает. Запах сырости и затхлости в узком коридорчике, опять же, труба! Стены, отделанные ламинированным ДСП, и на них – стенды со всякой хренью, дурацкими плакатами из милицейской жизни.
Длинный стол, составленный из двух столов торцами друг к другу, упирающийся в массивный стол-аэродром, явно списанный с шефствующего предприятия. Раньше даже дежурные машины от организаций выделяли, в советское-то время. Теперь, при капитализме, клали они на нас с прибором.
За столом капитан Городницкий – раскрасневшийся, важный, размахивающий руками в процессе разговора, как какой-нибудь хренов итальянец. Не люблю, когда машут руками перед лицом, – раздражает, хочется перехватить эту руку, оторвать и забить оной хозяина до полусмерти. Ну да, да, – злой я! Но какого черта так размахивать? Что, слов для этого нет? Спокойно сказать нельзя?! Бездари чертовы!
– Здорово! – интеллигентно приветствовал я своего бывшего сослуживца. – Тут у вас новый участковый появился, Григоренко вроде как. Здесь?
– Там! – Городницкий кивнул на закрытую дверь кабинета участковых и тут же выбросил меня из головы. И правда, на кой черт держать в голове такие мелкие детальки, как некий оперуполномоченный уголовного розыска ГУВД Каргин? Мало ли какие вши ползают по этой земле!
Не любит он меня, без всякого сомнения. После нашей с ним размолвки по поводу того, кто будет получать с Ибрагима. Да и хрен с ним. Что мне с ним – детей крестить? Хреновый он участковый, да не мне ставить ему оценки. Пусть живет как может.
Дверь знакомо скрипнула, и я вошел в кабинет, в котором прошли три года моей жизни. Не самые лучшие годы, но… каждому дается то, что он заслужил, разве нет? Видимо, я заслужил эту вот комнатку с четырьмя столами, четырьмя сейфами и несколькими стульями с засаленными, потемневшими от грязи сиденьями.
М-да… все знакомо до жути! Не скажу, чтобы у меня екнуло сердце, но что-то ностальгическое я все-таки ощутил. Не без того.
Новый участковый сидел за моим столом (само собой!), за бывшим моим столом, возле бывшего моего сейфа, и что-то писал шариковой авторучкой, выкладывая на лист красивые, с завитушками буквы. Я вот никогда не умел писать красиво. Мой почерк разобрать трудно, как почерк старого врача. Как курица лапой пишу. Но, честно сказать, на службе это не сказывается совсем никак. Ты можешь писать даже ручкой, вставленной в зад, но только чтобы бумага была изготовлена в срок. Прикрыться хорошей бумагой – это половина умения любого мента. Или даже больше, чем половина.
– Здравствуйте! – предельно вежливо информировал я о своем приходе, но капитан даже не поднял головы и уж тем более не поздоровался. Откуда он такой взялся, тупорылый? Вояка, точно. Или пожарный. Много их сейчас в менты рвануло после сокращения контингента, очень много!
– Что хотели? – скрежетнул капитан, наконец-то соизволив меня увидеть. От него так и веяло непомерной властью! Ему бы фараоном быть, а не простым участковым! Ха! Где-то за бугром вроде бы так и называют полицейских? Фараонами. Или это до революции у нас так называли? Не помню где – но назвали так неспроста! Насмотрелись на таких вот чудаков.
– Капитан Каргин, – представился я. – Вы – кто?
– Григоренко, – ответил он, и в глазах капитана мелькнуло узнавание. – И что хотел?
– Не трогай шинкарку! – я был зол и не расположен к политесу. – Она ведь тебе сказала, что работает со мной. Какого хрена ты ее щемишь?
– Вон что… с тобо-о-ой… – протянул участковый, ухмыльнувшись правым уголком рта. – Это как работает? Бабло тебе относит, что ли? Ты вообще какого черта сюда лезешь? Работаешь в городе и работай! Чего у нас хлеб отбираешь?
У меня просто-таки закипело. От сохи чувак, точно! Опытный никогда бы так не стал себя вести. Наглец! И вроде бы не юнец – лет сорок на вид, даже чуть седина. Вроде должен был ума набраться, а он с опером из УВД рамсит!
– Я ни у кого ничего не отбираю. Она мне ничего не платит. Еще раз повторяю: эта баба под моей защитой! Прошу тебя, не трогай ее, не приходи к ней, не разговаривай с ней! – я кипел, но говорил тихо, вежливо, даже вкрадчиво. Негоже показывать свои эмоции, нельзя терять лицо. Настоящий самурай всегда вежлив, холоден и сосредоточен.
– О, как! Значит, стучит тебе? – догадался капитан. – И что теперь? Раз стучит, значит, может заниматься противоправной деятельностью? Спаивать народ? Нет уж. Прикрою я ее на хрен, и ты мне не указ!
Я прикрыл глаза, будто они резко заболели. Больше всего мне сейчас хотелось врезать этому козлу в нос так, чтобы хрустнули кости. Так, чтобы смачно хлюпнуло и полетели брызги. Ну вот как, как с такими ослами искоренять преступность? Зачем он это делает? Нагадить городскому оперу? А смысл какой? Ну, какой в этом смысл, выгода?
– Еще раз говорю, – я проследил, чтобы голос не сорвался и не сильно хрипел от сдерживаемой ярости. – Не трогай эту бабу! Иначе огребешь большие неприятности! То, что я тебя прошу сделать, – оперативная необходимость. И своим поведением ты наносишь вред общему делу!
– А мне кажется, это ты наносишь вред общему делу, – ухмыльнулся капитан, ничуть не испуганный моим выпадом. – И мне плевать, что ты такой весь из себя герой! Опер, понимаешь ли! Да мне насрать, что ты опер! Это мой участок, и я буду на нем делать то, что сочту нужным! Если у тебя все – вали отсюда на хрен и не порть мне атмосферу!
Я встал и вышел прежде, чем моя рука размозжила его лицо. Давно не был в такой ярости. И хуже всего – когда уходил, заметил взгляд Городницкого, и пусть меня убьет молнией, если в этом взгляде не было радостного торжества. Он знал! Я это понял так же ясно, как если бы нужные слова были написаны на лбу чертова подонка. И, скорее всего, это он и настропалил Григоренко поступить со мной так, а не иначе. Эдакая месть за старые обиды. Мстительный козел, что еще можно сказать…
Садился в машину,
