– Не знаю, – я вдруг рассердился, оттого успокоился и решил без боя не сдаваться. – Тут сидят гораздо более опытные товарищи. Вот они пусть и скажут, где искать бурята или гопника. Я отдыхал после раскрытия, ночь не спал, на месте преступления меня не было! Товарищ полковник, как я, не видя места, не читая дела, могу делать предположения? Вы меня спросили – я ответил! Ну и все!
– Ладно, нечего строить из себя жертву начальнического произвола! – снова хмыкнул Татаринов. – Раскрыл дело – молодец! Но вообще-то это твоя обязанность – раскрывать! Кстати, а по второму убийству? Этой самой, учительницы, что у тебя? Ах, да, забыл – ты отдыхал!
Он сказал это так, что прозвучало: «Бездельничал, козел! В народное хозяйство пойдешь, гад!» Но я ничего не ответил. А что вообще-то я могу на это ответить?
– Итак, какие у вас будут предложения? Какие мероприятия предлагаете? – Татаринов уже забыл обо мне, обратившись к костяку отдела – старым операм, хмуро вперившимся в пол под ногами. – Что молчим? Работать надо! С девкой работали? Только она его видела!
– Плохо она его видела, – Семушкин пожал плечами. – Это и понятно. Ее только что пытались изнасиловать, ей сломали нос – вы бы видели ее физиономию! Ужас! Фингал на пол-лица! («Бедная Надя!» – подумал я.) Изнасиловать он ее не успел, исцарапал всю. Этот самый… азиат как раз вовремя подоспел. Картина так-то ясная…
– Очередной висяк! – негромко в сторону бросил капитан Грачев, который курировал центральную зону. – Ни хрена никого не найдем. С кем поспорить?
– Разговорчики! – Татаринов прихлопнул ладонью по столу. – Распустились! Работать надо, и не будет висяков! Осмеливаетесь еще при начальстве такое говорить! Гнать вас надо за такие слова!
– Гоните, товарищ полковник! – Грачев скривился, помотал головой. – Зарплату пусть вовремя дают, черт подери! Неделю уже задерживают! В банк устроимся, там платят хорошо!
Это он зря. Знаю я, кого крышует Грачев. Трепать языком о зарплате – не в его положении. Денег у него хватает. Вот зачем вызывать на себя огонь? Сейчас Татаринов ему задаст!
Но Татаринов промолчал. Поморщился, но промолчал. Почему, я не знаю. Я вообще еще многого тут не знаю, хотя и проторчал в отделе три месяца. Так всегда бывает на более высоком уровне – какие-то «политические» дрязги, какие-то группировки, личные связи с вышестоящими, интриги и подсиживания. Впрочем, и не стремлюсь узнать. Как-то наплевать на это. Работаю, пока работается, а там видно будет.
Планерка дальше покатилась по накатанным рельсам. Спросили про другие дела – уже не у меня. Опера докладывали, мямлили, вяло трепыхались, отвечая на разнос, иногда справедливый, иногда – нет. Мало чем отличается от планерок участковых, только лейтмотив другой. Там – побольше протоколов «по пьянке», на мелких хулиганов, на выливающих помои грязнуль. Здесь – раскрытие, планы оперативной работы, но суть остается прежней: накачка от начальства, бумажная работа и показуха. Каждый должен прикрыть зад правильной бумажкой, в том числе и начальство. Рутина, однако!
Полтора часа выброшены на ветер. Полтора часа, в которые я мог бы потренироваться в рукопашном бою или пострелять в тире. Или просто лечь и поспать. В машине я немного поспал, но не сказал бы, что очень уж сладко. Снились тяжелые, тревожные сны: кровь, голые девушки с перекошенными от страха лицами, бегущие вдоль улицы, будто спасаясь от неминучей гибели, потом – люди в черных комбинезонах. Они бегут на меня, стреляя на ходу, и я чувствую, как пули рвут мое тело, выбивая фонтанчики крови. И я ничего не могу сделать, совсем ничего! Мои ноги погрузились в горячий асфальт, густой, жидкий, как размешанная глина. И только одна мысль: «Все! Конец! Кончился мой ад!»
Проснулся весь в поту, мокрый как мышь. Не рассчитал, припарковался так, что утреннее, уже по-летнему горячее солнце накалило крышу моей машины, превратив ее внутренности в подобие духовки. А каким может быть сон в духовке? Только кошмарным!
Все разошлись с планерки с чувством огромного облегчения. Может, и не все, но я точно. Слава богу, мне не поручили искать самого себя – сейчас это было бы выше моих сил. Семушкину придали еще троих оперов, которые пойдут опрашивать соседние дома и больных с медсестрами – окна больницы выходят на улицу, ларек оттуда видно. Может, кто-то что-нибудь да заметил. Хотя я очень в этом сомневаюсь. Если только видели силуэт машины? Номер рассмотреть в темноте и на таком расстоянии невозможно, вряд ли свидетель обладает зрением совы или орла. Хотя и расслабляться не стоит, всякое может быть. От случайностей никто не застрахован.
Выйдя из ГОВД, минут пять стоял в тени, думал. Поехать отсыпаться? Дел куча, не до спанья. Вопрос в том, куда податься в первую очередь!
И тут у меня зазвонил сотовый телефон, который молчал почти сутки. И сразу же решился вопрос, куда ехать в первую очередь.
Лев Семенович сидел в нашем «офисе», весь в растрепанных чувствах и при битой физиономии. Лицо его украшал здоровенный фингал, расположившийся под левым глазом. Впрочем, Лев Семенович хоть и был возбужден, и даже сверх меры, но присутствия духа не потерял, боевой настрой его был выше всяких похвал.
– Андрей Владимирович! Вы видите? Видите! – Он потыкал пальцем в свою боевую травму, потянувшись ко мне, чтобы я как можно тщательнее оглядел нанесенные повреждения. – Видите, что они творят!
– Кто – они? – Я сел в кресло на колесиках, откинулся на спинку и обвел взглядом кабинет. На стульях сидели пятеро, не считая Шварценфельда. Вся моя личная гвардия, начиная с Янека и заканчивая Витькой Борисовым, тем самым боксером-тяжеловесом ста девяноста семи сантиметров роста.
Выглядит Витька, конечно, зверски. Его хорошо брать с собой, чтобы стоял и всем своим видом внушал трепет неразумным супостатам. Каким именно супостатам? Да всем, кто покусится на нашу финансовую свободу. И жизнь.
Впрочем, если он и недотягивал до моего уровня или уровня Сазонова по рукопашке, то большинство обычных, не подготовленных и не наколотых спецуколами людей он может просто размазать в кашу. Сильный парень. Да и по характеру вроде как человек адекватный – лишнего не спрашивает, нос не в свое дело не сует, дисциплине обучен – выполняет все, что ему скажешь. Хороший работник. Ну а моя гвардия – это и есть моя гвардия. На них вся надежда. Звери, а не люди! В хорошем смысле. Ей-ей, зверям я доверяю больше, чем людям. Те же собаки – никогда не предадут. В отличие от людей.
– Парковские на
