Истерично вжикнув о дорогие ножны, в кулаке боярина коротко сверкнул булат. Тверд тут же почувствовал бритвенно-острое лезвие на щеке.
– Жить, мразота, тебе осталось ровно до тех пор, пока я буду считать до трех! – яростно хрипел нависший над ним Полоз. По нему было видно – не врет. Не понятно лишь оставалось, какими такими внутренними силами он удерживает себя, чтобы не исполнить свою угрозу прямо сейчас, не дожидаясь какого-то там бесконечного счета до трех. – Говори, падла, какой ящер тебя притащил сегодня сюда?!
– Сам пришел, – спустя бесконечные два вдоха нехотя вытянул из себя Тверд. В конце концов, смерть в его план посещения этого подворья не входила. Тем более – смерть напрасная. – Предупредить.
– О чем ты, падаль, можешь меня предупредить?! – пальцы второй руки боярина судорожно сжались на горле кентарха. Сглотнув и с трудом поборов желание сломать ему нос, боднув лбом, Тверд прохрипел:
– О том, что мы с Путятой были правы.
– Что?!
– Мы с гильдийским купцом Путятой были правы. Вовсе не Аллсвальд устроил поджог и погром в своем городе. И вовсе не его люди позже напали на Лемеха, вырезав всю его сотню. Как мы и говорили – это хазары. Они и земляное масло для того полоцкого поджога отсюда, из Киева, привезли. Из-под твоего, кстати, носа. Посольство-то их с твоим ведь теремом соседствует. Если, конечно, есть в том случайность…
Тверд вполне обоснованно ожидал свежей вспышки гнева. Но боярин его удивил. Он отшатнулся от своего пленника, будто тот и впрямь боднул его лбом в переносицу, и растеряно принялся запихивать клинок в ножны заблудившимися вдруг пальцами.
– Что ты, скот, несешь? – только и сказал он. Ну, хоть обозвать не забыл. – Откуда ты все это… взял?
– Оттуда, что я там был. И видел смерть каждого из княжьей сотни. И смерть гильдийца – тоже. А потом нагнал разбившее нас войско. Как раз в тот момент, когда оно соединилось с еще несколькими такими же ряжеными полками. Шли они на Новгород. А вел их хазарин. Тархан Илдуган. С таким, знаешь, фонтанчиком огня на башке. Иди, вон, соседей своих спроси: знают они такого?
Где-то в углу поруба, за тусклым кругом света, гулко шлепнулась в лужу капля. Послышались торопливые шаги пробежавшего мимо открытой крышки погреба челядина. Может, псарь пошел открывать клети своих зверюг, выпуская их на ночь во двор. А может, кто к девке сенной втихаря бегал.
Только гридни, стоявшие с ними в порубе, боялись даже мельчайшим звяком кольчужных колец напомнить о своем присутствии. Видно, понимали, что все здесь сказанное совсем не для их ушей предназначалось.
– Почему ко мне с этим пришел? – тускло обронил боярин, словно внезапно убоявшийся лишних ушей.
– Так князь мне в последнюю нашу встречу ясно дал понять – еще раз попадусь на глаза, сам себе пропишу дорогу за Камень. А ты вроде как его ближник. Сможешь передать.
– Передать – что?
– Что непонятного? Поход нужно отменять. Киевское войско готово хоть сейчас выдвинуться на Полоцк, я ж все видел, как в стольный град приехал. А смысла в этой войне нет никакого. Все это – большой заговор и измена. С Аллсвальдом Светлому делить нечего. Нужно вместе искать тех, кто на самом деле за всем этим стоит.
На сей раз успели упасть в воду две тяжелые капли. Зловещая тишина уже начала ощутимо давить на плечи. Даже факелы в руках гридней вроде как принялись светить тусклее и пришибленнее.
– Ты ведь знаешь, почему я тогда так скоро покинул Лемеха. Я нашел свидетелей аллсвальдова предательства.
– Вот с них и нужно начать выяснять, кто за этим всем стоит. Кто эти твои свидетели? Где они?
Глаза боярина вновь блеснули хищным сполохом в танцующем огненном свете.
– Так вот для чего все это затеяно!
Он даже довольно хлопнул себя по перевязи.
– Тебе нужно было узнать, что это за люди! Вот зачем тебя послал ко мне проклятый полоцкий норд! Ха! Что ж, неплохая попытка, мой продажный друг. Жаль, не удалась, – он вновь придвинулся вплотную, словно вновь напрашиваясь на удар лбом в переносицу. – Мы выдвигаемся на рассвете. И скажи спасибо, ромей, что у меня сегодня марать об тебя руки нет ни времени, ни желания. Пока мы будем бить нурманнов, ты посидишь в этой луже. Может, жабры вырастишь. А потом, когда мы вернемся, придумаем, как тебя казнить. Светлый еще подкинет, поди, какую идейку. Ты ж знаешь, он страх как не любит изменников да предателей. Вот вас обоих с Аллсвальдом на одной плахе и разделаем!
Последние слова он чуть ли не проорал в лицо, нависая сверху и здорово брызжа слюной. Будто в этой яме без него недоставало сырости.
– Эта война – именно то, чего добиваются хазары! Она будет огромной ошибкой, что бы ни было ими задумано! Развернуться еще не поздно.
– Поздно! Да и никто, кроме тебя, не говорит ни о каком «развороте».
– То есть ты полагаешь, будто этого мало? Человек, чудом выживший в бойне, сам приходит к тебе в руки, чтобы рассказать, что там случилось на самом деле, – и тебе этого недостаточно?
– Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь?! Чудом, говоришь, выживший в бойне? А я тебе расскажу, каким именно чудом. Ты, царьградец, изначально был с теми, кто эту бойню устроил. Вы – заодно! Поэтому в вопросе твоего выживания ничего волшебного нет. Смысл своим убивать тебя? Вот так ты живот и сохранил. Сам-то скольких дружинников в спину порешил? А может, и самого Лемеха?
– Это глупо.
Хотя сам Тверд прекрасно понимал, что правда в боярских словах все-таки есть. Может, так оно со стороны и выглядело.
– Глупо было идти ко мне. Лучше бы остался в том гадюшнике, откуда выполз. Двое твоих людей, ромей с лучником, кажется, оказались умнее тебя, поступив именно так.
– Они, – Тверд сглотнул комок в горле, – пали. В той самой сече. Прикрывая Лемеха.
– Что ж, – оборачиваясь к Тверду спиной и направляясь к лестнице, фыркнул Полоз. – Видать, Царьград развращает не каждого из нас. Хоть что-то радует. Подумай хотя бы об этом. Время у тебя еще есть. Может, Светлый все ж таки смилостивится и дарует тебе… хм… легкую смерть.
* * *Когда лестница, обдав его зловонной волной застоявшейся воды, опустилась в поруб вдругорядь, он не особо удивился. Ну, разве что немного. Очень уж скоро это случилось после ухода Полоза. Может, боярин забыл чего сказать и вернулся?
Но вниз спускаться не спешил никто.
Напротив. В отверстие просунулась рука – и поманила его пальцем вверх. Вылезай, мол.
С радостью, будь у него свободны руки.
Но выбирать не приходилось. Посетовав про себя на скользкие, в темных потеках то ли слизи, то ли
